Фатерлянд
Шрифт:
Будь Синохара богат, он бы скупил всех рептилий в зоомагазинах и выпустил на волю. А если бы он командовал полицейскими силами или армией, то немедленно приказал бы арестовать всех импортеров живого товара. Да, конечно, некоторые виды подвергались опасности быть уничтоженными у себя на родине, где не стихали войны или велось агрессивное освоение диких земель, но даже это не оправдывало поимку животных и вывоз на продажу в другие страны. Заточение пресмыкающихся в домах стало для Синохары окончательным символом человеческой низости. Он сам был той несчастной черепахой, что билась головой о стекло своей тюрьмы. Люди, считавшие «милым» держать в крошечных вольерах черепах и ящериц, мыслили точно так же, как его родители. Они кормили своих питомцев, давали им воду, выносили на солнечный свет, но даже в самых комфортных условиях ящерицы и черепахи не жили так же долго, как на воле. Восхищаясь
Когда Синохара был маленьким, родители игнорировали его приступы тревоги — мол, ему не о чем беспокоиться. Впервые тревожные приступы появились у него в семь лет. В детском саду ему нравилось играть с конструктором «Лего». Он складывал пластмассовые блоки, делая из них ракеты, дома или роботов. Родители восхищались его «шедеврами», а самые лучшие ставили на полку в гостиной. Но однажды, уже во втором классе, Синохара посмотрел на свои поделки и вдруг испытал приступ паники. Чтобы увидеть в этих конструкциях ракеты или дома, людям нужно было сговориться. Все соглашались видеть именно то, о чем говорил Синохара. Однако сам он внезапно перестал видеть фигуры — только сложенные вместе куски пластмассы.
С этого момента он стал ощущать, как разваливаются и распадаются блоки окружающей его действительности. В минуты пробуждения он испытывал то сумеречное состояние, которое обычно бывает при засыпании. В голосах и лицах родителей, друзей, школьных учителей, в случайных разговорах возникали воспоминания о прошлом, но и только. Настоящего он не видел. Если перед его взором вдруг появлялась мать, ее лицо размывалось и образ смешивался с часами на стене или с шумом дорожного движения. Сознание и чувства Синохары разделились. Это было что-то похожее на головоломку, только он мог видеть лишь отдельные ее части. Вокруг него все распадалось — телевизор, книжки с комиксами, коробка с печеньем, школьный портфель, стакан для молока — все превращалось во что-то неузнаваемое. На его глазах родители и сестра как будто попадали в другое измерение. Даже когда они сидели в одной комнате и разговаривали, Синохара чувствовал, что его отделяет от них какая-то мембрана. Он пытался объяснить свое состояние родителям, но слышал неизменное «все в порядке».
Когда Синохара пошел в среднюю школу, его отец, профессор университета, специализировавшийся на средневековой европейской архитектуре, отмечал свой юбилей. В их дом в Сетагайе, в предместье Токио, пришло множество гостей, среди которых были иностранные дипломаты, знакомые его матери, переводчика с французского. После торжественного обеда младшая сестра Синохары играла для гостей на виолончели. Синохара никак не мог понять издаваемых инструментом звуков, а также что это за инструмент в форме разрезанной тыквы; он не мог понять, что за человек играет на нем, кто все эти люди, что собрались слушать, как называются вещи, на которых они сидят, что означает само слово «сидеть», и как все это связано между собой. Его словно пробил разряд электрического тока — Синохара бросился вон из гостиной, забежал в свою комнату, достал из аквариумов несколько пауков и скорпионов, сунул в бумажные пакеты, вернулся в гостиную и выбросил содержимое пакетов на головы родителям, внимательно слушавшим игру его младшей сестры.
После этого инцидента все спрашивали, неужели он, мальчик, выросший в прекрасных условиях, может быть чем-то недовольным? Он сказал, что его родители слишком много внимания уделяют младшей сестре, но на самом деле проблема заключалась в другом. Никто не понимал, какой ужас испытывает Синохара, видя, как распадаются строительные блоки его мироздания. Он прошел через этот ад и дома, и в школе. Только лишь наблюдая, как пауки или скорпионы поедают насекомых, или же читая книги о ядах, он чувствовал, что его реальность остается стабильной. Но родители поняли все неправильно — они сочли причиной психического расстройства своего сына его увлечение экзотическими животными. Они захотели, чтобы он начал заниматься музыкой, как и его сестра, — купили ему флейту; затем им захотелось еще иностранных языков и спорта — Синохаре стали покупать кассеты с курсами китайского языка и амуницию для тенниса. По сути, это было то же, что смотреть на несчастных рептилий, лишенных свободы, и называть их милыми. Этот факт стал для него доказательством, что родители просто не способны посмотреть на вещи в другом ракурсе.
Уже в средней школе его стали интересовать многоножки, и он заказывал их через Интернет из стран, где они обитали. И, поскольку реальность продолжала искажаться, он стал пугать своими питомцами одноклассников и родителей с сестрой.
В средней же школе он узнал, что недавно на Гаити исследователи
В Фукуоке Синохара заинтересовался рептилиями — лягушками и ящерицами. Первые его приобретения относились к виду Dendrobates amazonicus. Они были совсем крошечными, умещались на ногте. Синохара сделал для них вольер и стал наблюдать. Процесс кормления и даже брошенный на лягушечек мимолетный взгляд позволяли ему соединиться с реальностью. Можно было обыскать всю Вселенную и не найти таких же милейших существ. Они носили своих головастиков на спинках, чтобы донести их до места, где скапливалась вода, — хотя бы до складок тропических листьев. Эти лягушечки научились выживать в самом опасном на Земле месте — в тропическом лесу — задолго до появления на планете человека. Эволюция не подарила им ни жала, ни острых зубов с когтями. Яд выделялся через пластичную, металлически окрашенную кожу. Кожа лягушек не содержит кератина или чешуи, и, чтобы защититься от паразитов или бактерий, лягушки выработали в себе яд. И яркая раскраска, и токсины, сочащиеся через кожу, нужны были им для выживания.
Вероятно, оттого, что в последнее время Синохара питался исключительно «Кэлори Мэйт», его фекалии почти не пахли. Застегивая штаны, он заглянул в клетку с мертвыми птицами, и ему показалось, что внутри что-то двигается. Синохара пригляделся — у одного из дохлых попугаев лопнуло брюхо, откуда лезли полчища личинок. Побольше размерами, чем личинки плодовых мух, которых Синохара выращивал для своих лягушек. Во время ночного совещания после гибели Такеи он предложил использовать именно мух и сороконожек, а не ядовитых лягушек. На него посмотрели как на умалишенного.
— Ты на самом деле считаешь, что северокорейский спецназ испугается твоих блох? — крикнул Исихара, вскочил со своего кресла и стал изображать движение мушиных крыльев.
— Вы не понимаете, о чем я говорю, — сказал Синохара и отправился в свои владения на склад «Н». Через некоторое время он вернулся с двумя бутылочками и контейнером.
Исихара засмеялся:
— На кой тебе эта хрень?
Бутылочки были пластиковыми, цилиндрической формы, по три сантиметра в диаметре и примерно по двадцать сантиметров в длину. Крышки были залеплены пластырем. Синохара взял одну из бутылочек, в ней содержались четырехдневные плодовые мушки, которыми питались ядовитые лягушки. Он подошел к креслу Исихары и открыл крышечку — помещение наполнил едкий запах.
— Фу-у! — поморщился Исихара.
Внутри была пюреобразная масса из бананов, яблок, кукурузной муки и зерен пшеницы, разбавленная яблочным уксусом и приправленная сухими дрожжами. Синохара перевернул бутылочку вверх дном и постучал о подлокотник кресла Исихары. Выпавшая из нее серая порошкообразная масса оказалась на животе и бедре Исихары. Вверх взвилось облачко насекомых. Матерясь, Исихара вскочил на ноги, и его лицо мгновенно покрылось густым налетом мух, каждая размером не больше песчинки. Сидевшие рядом с Исихарой Такегучи, Фукуда, Ямада и Канесиро хором крикнули: «Вау!» — и на четвереньках бросились прочь. Мухи напоминали гонимый ветром дымок. Было решительно непонятно, сколько их — сотни или тысячи? Сначала они вились вокруг кресла Исихары. Но как только ребята начали метаться, хлопая себя по разным местам, мушки разделились на несколько отрядов. Очень скоро они густо покрывали лица и прочие части тела всех, кто находился в «гостинке».