Фаворит. Том 1. Его императрица
Шрифт:
– - Сейчас взорвем, -- отвечал Орлов небрежно.
В Ливорно понаехали живописцы, собрались знатные господа и духовенство, прекрасные синьориты и дипломаты. Никто не верил, что для натуры русские пожертвуют двумя кораблями.
– - Можно рвать, -- конкретно доложил Грейг.
– - Так рви, чего публику томить понапрасну...
В небо выбросило чудовищные факелы взрывов, долго рушились в гавань обломки бортов, мачты и реи, а горящие паруса ложились на черную воду. Алехан картины Чесменского боя купил и переправил их в Эрмитаж... Не для истории -- для славы императрицы!
Эрмитаж, Эрмитаж, ты ведь тоже наша
Новое влияние герцога Эгильона еще не сказалось в политике Франции, однако понемногу оттаивало сердце маркиза Вержена, посла в Стамбуле, где он немало попортил русским крови. Совершенно случайно картина Менгса "Андромеда", проданная алжирскими пиратами, попала на один из майданов Стамбула. Вержен выкупил ее и переправил в Эрмитаж, прося императрицу оплатить лишь 24 копейки -- почтовые расходы. Екатерина упаковала в ящик самую дорогую шубу, поверх нее рассыпала 24 копейки медью и вложила в рукав письмо для Вержена: мол, в картину Менгса была завернута чья-то шуба; скорее всего, ваша прекрасная супруга сделала это по рассеянности, свойственной многим женщинам...
"Андромеда" заняла достойное место в Эрмитаже!
Но выводов из этого случая Екатерина делать не стала:
– - Посмотрим, каково сложатся дела в Стокгольме...
ЗАНАВЕС
Прошка Курносов покинул Петербург еще зимою, когда столица была встревожена престольною переменой в Швеции; ехал парень на перекладных, имея подорожную со штампом, чтобы на станциях не придирались -- маршрут до самого Азова казною был оплачен. На голове Прошки треух, ноги в валенках. Тулупчик скрывал мундир, а под мундиром "через" -- пояс, вроде патронташа, в котором удобно деньги перевозить. Два пистолета и шпага берегли его в дальней дороге... Чтобы избежать карантинного сидения, Прошка проскочил между Москвою и Смоленском -- прямо на Калугу, миновал Орел, за которым потянулись места, населенные однодворцами. Это были не мужики и не дворяне, а потомки служивых Засечной линии, внуки казненных Петром стрельцов. Они давно растеряли дворянские грамоты, жили на черноземах прибыльно. Из этих-то мест больше всего и брали рекрутов для армии.
Где-то за Кромами настигла Прошку метель, а ямщик, еще мальчишка, с испугу вожжи бросил -- пусть лошади выносят. Миновали дубовые рощи, снова потянулась белая, морозная нежиль. Наконец под вечер кони всхрапнули перед воротами одинокого хутора, хозяин с фонарем в руке показал ямщику в сторону от дома:
– - Езжай до гумна, тамо и товарищ тебе сыщется. И вам, сударь, -- говорил он, ведя Прошку долгими пустыми сенями, -не одному ночевать... Эка пурга-то, господи!
В горнице обживался ночлега ради путник, тоже застигнутый непогодой. Был он еще молод, но уже осанист, выше Прошки на целую голову, а на глазу -- повязка. Замерзшему парню помог он расстегнуть тулуп, забросил на печку просохнуть его валенки.
– - Величать-то вас как, сударь?– - спросил Прошка.
– - Да не станем чиниться. Одна дорога -- одна судьба. Зови просто -- Григорием... Сам-то из роду Потемкиных! Ежели из Питера едешь, так, может, и слыхал обо мне когда?
– - Извини, брат. Не доводилось слышать.
– - И ладно, ежели так, -- не обиделся Потемкин; из дорожной шкатулки достал он свечи, запалил их.– - Не люблю, когда темно. Ты, наверное, на перекладных? А ямщика на гумне оставил?
Отогревшись у печки, Прошка сказал,
– - Ты не меня, а хозяина нашего побаивайся...
Сказав так, Потемкин объяснил, что у мужика глаз дурной: такие вот хуторяне наговоры всякие знают, со змеями дружбу водят, больным умеют зубы "на сучок" заговаривать. Легок на помине, явился хозяин с работником, принесли для Прошки тюфяк, набитый соломкой. Хозяин выложил хлеб и пяток вареных яичек.
– - За ночлег да ласку сколько запросишь?
– - Да чего уж там... Наутре и сквитаемся.
Хозяин с работником удалились. Прошка поведал о себе -- кто таков, откуда родом, чем занят. Потемкин зевнул:
– - Давай повечеряем и спать ляжем, а?
Со двора послышалось: крак-крук.
– - Что это?– - вздрогнул Потемкин, берясь за шпагу.
– - Дерево треснуло... промерзло.
– - А-а... Знать, для судостроения уже негодно?
– - Не, -- ответил Прошка, подкладывая дров в печку.
– - А на гроб сгодится?
– - На гроб все сгодится...
Из баульчика Потемкин вынимал припасы дорожные. Ставил штофчики с водками и ликерами, паштет достал, буженину, сардинки. Прошка свою торбу раскошелил -- курочка там, рыбка всякая.
– - Может, наших ямщиков покличем?– - спросил он.
– - Не. Лишние. Мешать будут. Выпьем с морозу-то.
Стаканчики у него были дорогие, золоченые.
– - Уж не пойму -- барин ты, што ли?
– - Какой там барин... ну, глотай!
– - Хороша водка у тебя, -- сказал Прошка, закусывая.
– - Гданская. Поляки мастера ее делать...
Прошка охотно выпил вторую, от третьей отнекался:
– - Твоя правда: нехорошо здесь, муторно.
Метель за окном дробно стегнула по крыше.
– - Брось!– - уговаривал Потемкин.– - Поднимай чарочку.
– - Уволь. Ты выпей, а я повременю...
Только улеглись, бесшумно возник из мрака хозяин.
– - Чего тебе?– - спросил Потемкин недовольно.
– - Огня берегусь, -- поклонился тот.– - Уснете вот, а свечечка горит. Я и погашу ее-от греха подале... Фу!– - дунул он.
Потемкин поворочался на хрустящей соломе и уснул.
А парню что-то не спалось. Лежал на спине с открытыми глазами, вглядываясь в потемки, слушал визги метельные, в которые гармонично вплетались и скрипы старого, неуютного дома. В печи догорали, чадя, красные угли. Прямо над лежащими путниками громадная стреха подпирала потолок. Вот она тихо опустилась ниже... "Что это?" -- Прошка не верил глазам своим. Но снова раздался тихий скрип-стреха отделилась от потолка, нависая над ними. Тут он все понял. Но не растерялся.
Ладонью он зажал губы Потемкину:
– - Не кричи... это я, не бойсь, глянь вверх...
Потемкин очнулся от сна, и оба, еще недвижимы, наблюдали, как многопудовая стреха опускается на цепях все ниже и ниже, чтобы лечь прямо на горло спящим, удушая их. Потемкин шепнул:
– - Вынь шпагу тише... пистоли у тебя заряжены?
Держа в руках шпаги, они встали по бокам двери, а стреха, чуть позванивая цепью, уже легла на подушки, еще хранившие тепло их голов. Послышались голоса хозяина и работника, брызнул в лицо свет фонаря. Потемкин сделал резкий выпад вперед: