Фазы неизбежности

Aldin

На этот раз Дарэм молчала гораздо дольше, и на лице ее Кролок, помимо сомнения, видел отчаянную работу мысли. Состояние женщины, в одночасье лишившейся не только всего, что у нее было, но и большей части собственной морально-нравственной базы, вызывало в нем беспокойство и жалость одновременно. Как он и предполагал с самого начала, именно этот этап преодолеть оказалось труднее всего — не упрямство, не ярость, а отсутствие стОящей причины для существования. Нази Дарэм не прельщало бессмертие, скорее уж, оно пугало ее больше, чем толпа собравшихся на балу немертвых, намеренных разорвать ее в клочья. Нази Дарэм не склонна была, подобно Герберту, жить исключительно для собственного удовольствия, наслаждаясь всеми благами мира, до которых получится дотянуться. Самому строю сознания

Нази Дарэм чуждо было убийство людей, продиктованное сугубо поддержанием ее собственного существования, поскольку в ее глазах это существование чего-то стоило лишь до тех пор, пока приносило пользу кому-то еще. Даже то ритуальное жертвоприношение, из-за которого она оказалась в этом мире, женщина совершила ради того, чтобы вернуть не свою жизнь, а чужую.

Чтобы удержать ее по эту сторону реальности, требовалась цель. И фон Кролок, неплохо успевший изучить фрау Дарэм, знакомя ее с собственными устремлениями и желаниями, надеялся, что он не ошибся еще тогда, перед балом, и Нази действительно окажется похожа на него самого в степени достаточной, чтобы эти устремления разделить.

— Не вы ли в январе так пренебрежительно отозвались о моих изысканиях, на пару с Гербертом утверждая, что излечение от вампиризма — чушь собачья? — наконец, скептически поинтересовалась Дарэм, однако в тоне ее граф прекрасно различил легкие нотки интереса.

— Разумеется, я, — без колебаний согласился граф. — Потому что это действительно, как ты выразилась, чушь собачья. И, полагаю, ты сама об этом прекрасно осведомлена. Сделать живое мертвым не составляет труда, однако никакие силы не могут сделать из уже мертвого существа — живое. Это, милая моя Нази, антинаучно и противоречит всем законам о материи. Мои исследования ставят перед собой цель не «вылечить» то, что не больно, а, как бы ни настаивал на вирусной природе вампиризма достопочтенный профессор Абронзиус — попросту мертво. Скорее уж, я пытаюсь понять, существует ли возможность пить кровь, не убивая и не заражая при этом жертву…

— …или найти энергетическую альтернативу крови вообще… — пробормотала Дарэм, заставив графа удовлетворенно улыбнуться.

— Именно, — сказал он. — Должен признаться, около пятидесяти лет назад мои изыскания зашли в тупик. Первый вариант, кажется, попросту не реализуем, поскольку кровь, покидая жертву, мгновенно теряет свою ценность и становится бесполезна, так что никакие переливания и донорство проблемы не решают. В случае же второго варианта я, признаться, исчерпал все свои идеи, коих было не так уж много, и пришел к выводу, что мне остается лишь тренировать свою выдержку и ждать дальнейшего развития человечества, которое, возможно, в будущем наведет меня на полезные мысли. Однако ты с твоими весьма специфическими навыками и знаниями, приобретенными в совершенно другом мире… знаниями, в чем-то существенно отличающимися от всего, что известно мне, могла бы, скажем, внести некий вклад. Благо теперь в твоем распоряжении есть не только теоретические сведения о высших вампирах, но и возможность изучать их, сколько пожелаешь.

Дарэм посмотрела на озеро, подсвеченное первыми проблесками занимающегося над лесом рассвета. Едва заметное розоватое свечение уже тронуло верхушки деревьев, дымка над водой сделалась еще гуще, превратившись в плотный молочно-белый туман, и откуда-то издалека до ее слуха донесся плеск весел и глухие, хриплые голоса вышедших на промысел рыбаков.

— Скажите, Ваше Сиятельство, есть ли на свете что-то более ценное, чем человеческая жизнь? — задумчиво спросила она и, повернувшись к графу, наткнулась на пристальный взгляд чуть прищуренных светло-серых глаз, секундное изумление в которых почти тут же сменилось едва заметной насмешкой.

— Определенно, Нази. И если ты дашь мне пару часов, я, пожалуй, успею составить для тебя примерный список.

Комментарий к Фаза 3. Депрессия

1) В западной системе семи смертных грехов четвертым значится уныние. И не могу не согласиться — уныние это та еще проблема

========== Фаза 4. Торги ==========

Как и говорил профессор Абронзиус, книгу которого Нази в конечном счете изучила весьма подробно,

никто не мог доподлинно сказать, когда именно и по какой причине на Земле появился первый вампир, однако одно можно было утверждать с точностью — произошло это очень и очень давно. В мире, из которого пришла Дарэм, существовало несколько потенциально рабочих теорий о происхождении этого почти неистребимого и крайне смертоносного вида нежити, однако сама женщина больше всего склонялась к той из них, которая считала первого вампира результатом неудавшихся торгов с «высшими силами». Которые, как тонко подметил еще Гёте, вечно хотели зла… и вечно делали ровно то, чего хотели. Неизвестно, кем, согласно этой теории, был безумец, заключивший с ними договор — вероятнее всего, неким шаманом, который вместо того, чтобы во время ритуального транса связаться с духами предков, установил контакт с кем-то из обитающих во тьме за гранью демонов, известных «торговцев» всей изнаночной части мира. Зато, глядя на получившийся результат, легко можно было догадаться, что именно этот безвестный заклинатель у них «купил».

Сила и бессмертие издревле привлекали человечество, являясь эдаким «запретным плодом», до которого оно пыталось дотянуться любыми возможными путями. И в каком-то смысле тот человек и впрямь получил желаемое, вот только, как это всегда и бывает при сделках с демонами, запретный плод оказался не столько сладким, сколько червивым. К тому же результат этой сделки для продавца оказался в тысячи раз более выгоден, нежели для незадачливого покупателя, вместо тучной коровы приобретшего чумную скотину, которая не только издохла сама, но перед этим ухитрилась еще и заразить остальное стадо. На протяжении тысячелетий немертвые, почти неуязвимые, условно бессмертные и наделенные возможностями, в разы превосходящими человеческие, проливали живую кровь, плодя себе подобных и отправляя в вотчину коренных обитателей изнанки все новые и новые «проклятые» души. Эдакий вечный энергетический конвейер, механизм работы которого, несмотря на усилия людей, во все времена пытающихся избавиться от проблемы вампиризма, так и не удалось ни сломать, ни изменить. И церковники, и Орден, надо признать, терпели в войне против нежити сокрушительное поражение — сколько бы ни было уничтожено их стараниями разнообразных тварей, включая и вампиров, извести их окончательно не получалось.

Совершенствуя технику и навыки истребления конкретных представителей нечисти, человечество в мире Нази скорее держало круговую оборону, нежели вело наступление на силы противника.

Ну а мир, в который занесло Дарэм после ритуала, убаюканный промежуточной победой и длительным затишьем за крепостными стенами, похоже, и вовсе пришел к выводу, что все оппоненты погибли. А точнее, что все истории о некогда осаждавших цитадель врагах — страшные байки, годящиеся разве на то, чтобы пугать ими маленьких детей.

Как и говорил когда-то граф, который, несмотря на кажущийся весьма уединенным образ «жизни», на протяжении почти трех веков внимательно наблюдал за миром вокруг себя, к началу девятнадцатого столетия большинство людей стало считать вампиров не просто выдумкой, а выдумкой интригующей, привлекательной и будоражащей воображение. В библиотеке Кролока хранилось тому прямое доказательство в виде экземпляра первого издания «Вампира» за авторством Полидори, которое Их Сиятельство иронично именовал «началом погибели рода людского» (1).

В каком-то смысле, местная Инквизиция стала орудием не столько искоренения, сколько эволюции немертвых — уцелевшие в бойне с храмовниками вампиры были самыми дальновидными представителями своего племени. Позволив людям и дальше считать, будто они пару веков назад одержали безоговорочную победу, вампиры отступили в тень, обделывая дела куда более тихо и расчетливо, не привлекая к себе излишнего внимания. Они ждали. И покуда человечество беспечно грезило, «конвейер» продолжал свою работу.

Так что, столкнувшись с необходимостью внести изменения в саму суть системы, возраст которой исчислялся несколькими тысячелетиями, Дарэм никак не могла отделаться от ощущения, что она, должно быть, окончательно обезумела, ввязавшись в заведомо провальное дело.