Фазы неизбежности
Шрифт:
— Остановись, — потребовал он, не позволяя даже легкой тени неуверенности проскользнуть в собственный голос, и женщина послушно замерла, напряженная, готовая сорваться с места, стоит графу лишь на мгновение отвести взгляд. — Подойди ко мне.
Несколько мучительно долгих секунд она еще колебалась, а затем шагнула вперед, оказавшись, наконец, в пределах досягаемости, чем фон Кролок и поспешил воспользоваться. Схватив вампиршу за тонкое, даже ему показавшееся ледяным запястье, граф шагнул из заснеженного леса прямиком в замковый подвал, который не посещал вот уже около века — с тех самых пор, как Герберт научился контролировать свои приступы настолько, что ему перестали требоваться особые условия
Мощные каменные стены, крепкие, окованные железом двери, когда-то подвешенные на обычные петли, а теперь намертво вмурованные в кладку металлическими штырями толщиной в руку, затхлый воздух, в котором витал запах сырости — обычный человек имел все шансы задохнуться здесь, однако вынужденные «постояльцы» здешних казематов в кислороде не нуждались. Фон Кролок не думал, что однажды ему придется возвращаться в это место, с которым его не связывали хоть сколько-нибудь теплые воспоминания. Как не думал и о том, что на четвертом столетии существования повторит собственную «глупость», не просто обратив еще одного человека в себе подобного, но и позволив этому человеку стать третьим в округе «неспящим». Совсем недавно он был уверен, что Герберта с его неуемной прытью даже более чем достаточно, чтобы удовлетворить его потребность в компании.
Граф прижал ладонь к чуть влажной, шероховатой каменной кладке, прислушиваясь к происходящему за стеной. Дезориентированная внезапным, еще не вошедшим у нее в привычку перемещением сквозь пространство вампирша некоторое время вела себя тихо, очевидно, собираясь с силами, а затем на дверь один за другим обрушилось несколько мощных ударов, сопровождаемых глухим, яростным рычанием. Женщина металась по комнате, то и дело ударяясь о стены, и фон Кролок точно знал, что сейчас она, ослепленная жаждой, абсолютно не чувствует боли от ломающихся и почти мгновенно срастающихся заново костей.
— Скажи, я тоже вел себя настолько ужасно, когда ты запирал меня здесь? — голос Герберта, прозвучавший прямо за плечом, вырвал графа из задумчивости. Виконт с нарочитой опаской покосился на слегка вибрирующие в пазах монументальные двери и зябко передернулся.
— В сущности, да, — покачал головой граф и, тоже посмотрев на дверь, добавил: — Все потерявшие над собой контроль немертвые ведут себя подобным образом, если попытаться сдерживать их насильно. Путь этот весьма опасен, поскольку порог воли строго индивидуален, как и порог силы. Ты был гораздо выносливее, чем те, кого я пытался обратить до тебя, а она — сильнее тебя. Думаю, во многом дело в образе жизни, который она вела, и в крепости заложенных в ней моральных установок. У тебя никогда не было настоящей внутренней причины сдерживать свои порывы по отношению к смертным, так что сковывали тебя в основном лишь условия нашей сделки. И эти стены. В то время как фрау Дарэм внешних условий требуется гораздо меньше, поскольку она приучена защищать людей, а не убивать их.
— А ты сам когда-нибудь… — Герберт сделал неопределенный витиеватый жест рукой, но фон Кролок прекрасно понял, о чем хочет спросить его наследник.
Граф всегда спокойно делился с сыном подробностями своего посмертного существования, полагая, что его опыт может быть полезен — жесткое «табу» в их беседах лежало только на том отрезке времени, когда фон Кролок еще был жив — так что в ответе отца виконт не сомневался.
— Да, — откликнулся граф. — У меня не было того, что есть у вас с Нази — чужого опыта. Так что нащупывать свой порог мне приходилось методом проб и ошибок. Потребовалось более двух десятков человек, прежде чем я сумел остановиться, потому что держать меня тоже было некому. И, поверь, это отнюдь не то состояние, которое хочется повторять, что является лучшим из возможных мотивов навсегда усвоить
— Так ты поэтому позволил ей довести себя до срыва?! — осененный внезапной догадкой, воскликнул Герберт и, поскольку, на этот вопрос граф не счел нужным отвечать, заметил: — А я-то гадаю, почему ты смотришь, как она себя изводит, и ровным счетом ничего не делаешь! Пока она жива была, ты над ней трясся, как Гарпагон над своим золотом (1), а тут такое потрясающее равнодушие!
Граф в ответ только скептически хмыкнул, привычно пропустив мимо ушей очередную шпильку. Тема «влюбленности» старшего фон Кролока дала в руки Герберта воистину неиссякаемый, по его собственному мнению, источник для разного рода шуток, однако граф, давно привыкший к сомнительному остроумию своего наследника, на провокации поддаваться категорически не желал, сохраняя спартанское спокойствие. Так что основным полем для гербертовых интеллектуальных игрищ являлось терпение куда менее опытной, а заодно куда более раздражительной Дарэм.
— Я надеялся, что весьма богатые, пускай и умозрительные, познания Нази в области вампиризма все же возьмут верх над ее вполне объяснимыми человеческими эмоциями. Мне не хотелось, чтобы дошло до подобного, и я не испытываю ни тени удовольствия от того, что мне приходится делать. Однако… — пальцы графа снова скользнули по стене, за которой продолжала яростно бесноваться женщина, инициация которой, как отчетливо понимал фон Кролок, была самым легким этапом из всех, что им еще предстояли. Он замолчал и, когда Герберт решил уже, что продолжения не последует, проговорил: — Если бы у тебя был опыт семейной жизни, ты куда лучше понимал бы, что не стоит путать сиюминутное сострадание с заботой о ком бы то ни было. И, поддавшись соблазну сделать лучше здесь и сейчас, порой можно причинить куда больший вред, нежели полезной в перспективе жестокостью.
Произнося эти слова, граф подумал о том, что, пожалуй, Нази действительно была права, говоря о некоем сходстве между ним самим и ее покойным мужем. По крайней мере, в такое понятие, как «подлинная забота» Винсент Дарэм и Винцент фон Кролок определенно вкладывали один и тот же смысл.
— И почему у меня складывается впечатление, будто ты, отец, сейчас пытаешься уговаривать сам себя? — виконт хмыкнул и, когда на дверь обрушился очередной удар, пробормотал: — Не верится, что там, внутри, не разъяренный медведь, а всего лишь Нази, которая тебе до макушки даже в прыжке едва ли достанет.
— Это не Нази, — перебил фон Кролок, поворачиваясь к своему наследнику, и сухим, не терпящим самой мысли о возможных возражениях тоном добавил: — Это то, чем она никогда не станет. По крайней мере, пока я в состоянии за этим проследить. А сейчас я вынужден тебя покинуть — откладывать вопрос с жертвой до завтрашней ночи действительно ни к чему.
*
— Я вижу, тебе уже лучше? В таком случае, полагаю, тебе стоит вернуться в свою комнату, перед этим приняв ванну. Я отдал Куколю распоряжение еще четверть часа назад, так что все уже готово.
Ощущение реальности возвращалось медленно, точно Дарэм пыталась выкарабкаться на твердую землю из трясины, которая весьма неохотно разжимала свою хватку вокруг угодившей прямиком в топь жертвы. Чтобы побыстрее прийти в себя, Нази помотала головой, как будто таким образом могла вытряхнуть оттуда липкий, сковывающий мысли морок, где случайными обрывками всплывали и тут же снова погружались на дно смутные образы мелькающих перед глазами бесконечных лестниц, по которым ей не хотелось спускаться, темных древесных стволов на ослепительно белом снегу… и вселяющих неподдельный ужас, абсолютно черных глаз, от которых невозможно отвести взгляда.