Фазы неизбежности
Шрифт:
Продолжения этой мысли Дарэм так и не услышала, поскольку поспешила скрыться в темных лабиринтах стеллажей, прихватив со стола зажженную свечу.
Ей теперь не нужен был источник света, чтобы видеть в темноте, однако Нази, как и прежде, всюду ходила с лампой. Она могла слышать топот крошечных мышиных лапок в подвале, но, за пару дней научившись контролировать уровень «громкости» окружающего мира, никогда не обостряла слух выше человеческих пределов. Она могла спокойно приподнять угол массивной кровати, чтобы вытащить закатившуюся под нее щетку для волос, но не позволяла себе делать этого, равно как не собиралась обучаться
Пресловутая вампирская жажда. Дарэм избегала думать о ней и, тем не менее, прекрасно осознавала, что именно в жажде кроются причины всего — приступов гнева, наплывов апатии, тревоги, невозможности усидеть на месте, желания куда-то бежать, сухих спазмов в горле, дрожи в руках и судорог, скручивающих тело в болезненный узел так, что порой женщина по несколько часов проводила, скорчившись на огромной кровати, не в силах подняться и впадая в странное полузабытье. Душа Нази Дарэм не желала крови, но мертвое тело, к которому она отныне была прикована, требовало ее с каждым часом все сильнее.
«Я справлюсь, — в тысячный раз за эти дни повторила себе Дарэм, забираясь на стремянку, чтобы вытащить с полки запланированные к изучению на сегодня книги. — Нужно только потерпеть. Совсем немного».
*
— И ты не собираешься вмешаться? — убедившись, что Нази, сознательно не пользовавшаяся вампирским слухом, отошла достаточно далеко, негромко поинтересовался Герберт, падая в кресло напротив отца. — Черствый вы все же человек, папА, позвольте заметить. Ваша и без того мертвая избранница, кажется, всерьез решила сделаться еще мертвее, а вы сидите тут и ухом не ведете, бессовестно сваливая на меня роль парламентера.
Граф в ответ только коротко вздохнул и, отодвинув от себя книгу, по привычке потер пальцем переносицу, на мгновение прикрывая глаза.
— Пока не собираюсь, — сказал он. — Поскольку не думаю, что от моего вмешательства на данном этапе будет хоть малейшая польза. Для фрау Дарэм я сейчас являюсь едва ли не персонификацией самого вампиризма, с которым она все еще пытается сражаться. Так что любой мой совет, боюсь, будет воспринят ею в штыки, вне зависимости от того, насколько он разумен. Однако, поверь, если ситуация с ее внутренней войной выйдет из-под контроля, я приму соответствующие меры. Должен признать, она прекрасно справляется. Ты, если мне не изменяет память, запросил пощады на третью ночь, и это при том, что пил кровь сразу после инициации.
Уловив едва заметные нотки гордости в тоне отца, Герберт насмешливо фыркнул.
— Ни дать, ни взять Пигмалион, — сказал он. — Да, отец, твоя Галатея, без сомнений, упряма, как стадо горных козлов и высокоморальна, как бенидиктинка! Куда уж мне, ставшему вампиром по собственной воле, до ее успехов, замешанных, между прочим, исключительно на ее глупости. Вот ты, например, знаешь, зачем она ходит в библиотеку, точно на службу?
— Разумеется, знаю, — граф неторопливо кивнул и, уловив совсем рядом частый перестук шагов, тихо добавил: — Каждый сам выбирает причуды себе по вкусу.
Герберт скривился, раздраженно потянув себя за спадающий на бледную щеку длинный локон. С тех пор, как старший фон Кролок обратил Дарэм в вампира, атмосфера в замке царила настолько гнетущая, что сам молодой человек предпочел бы проводить ночи где-нибудь подальше. Однако, несмотря на все сто двенадцать
Вот только бессмысленное упрямство Нази, чем дальше, тем больше выводило и так никогда не отличавшегося терпением младшего фон Кролока из себя.
— А я считаю, что это просто смехотворно! — громко сказал он, наблюдая за тем, как Дарэм сгружает на дальний от камина стол несколько очень древних с виду томов. — Нази, я, конечно, рискую тебя удивить, но это не лечится!
Дарэм, сосредоточенно углубившаяся в первые страницы тома, посвященного европейской демонологии семнадцатого века, с потрясающим, с точки зрения графа, упорством сделала вид, что заявления виконта не расслышала. Или, по крайней мере, что обращался молодой человек вовсе не к ней. Фон Кролок и впрямь был прекрасно осведомлен о том, чем ночь за ночью занимается в библиотеке его протеже. С кропотливым упорством цепляющегося за последние свои иллюзии человека Дарэм перелопачивала богатые фонды графа в поисках того, чего в реальности попросту не существовало — способа если не излечиться от вампиризма, то хотя бы вытащить душу обращенного из западни между тропами, дабы она могла упокоиться с миром.
Фон Кролок мог бы сказать Нази, что за двести с лишним лет своего обитания в замке, он прочел все эти книги, часть из которых добыл сам, и ни в одной из них не было ничего, способного помочь. Мог бы сказать, что сам когда-то так же отчаянно искал лекарство от того, что никогда не было болезнью, месяцами не отрываясь от почти выцветших древних страниц, и ни на шаг не приблизился к цели. Однако, глядя на упрямо сомкнутые в тонкую линию губы Нази, он точно знал, что она никогда не поверит ему на слово.
— Оставь ее, Герберт, — спокойно посоветовал он, обращаясь к сыну. — Фрау изволит вести себя неразумно, совершая ровно ту же ошибку, из-за которой в итоге и оказалась здесь. Отнесись к этому с пониманием.
Резкий хлопок книжного переплета за спиной фон Кролока показал, что у способности Нази пропускать не вызывающие у нее одобрения фразы мимо ушей тоже есть пределы.
— Знаете, Ваше Сиятельство, где я видела ваше понимание? — едко осведомилась она, и граф, повернувшись в кресле, устремил на нее долгий, задумчивый, отчасти даже несколько меланхоличный взгляд.
— Могу себе вообразить, Нази, — наконец, сказал он. — Что, впрочем, не отменяет того прискорбного факта, что именно этим ты и занимаешься.
— В списке людей, а также нелюдей, чье мнение я желала бы сейчас услышать, вы, Ваше Сиятельство, занимали бы почетное последнее место, — сухо откликнулась Дарэм и, подхватив со стола несколько книг, добавила: — Пожалуй, именно сегодня я воспользуюсь вашим щедрым предложением и почитаю у себя.
— Как тебе будет угодно, — согласился фон Кролок и, когда дверь библиотеки за спиной женщины захлопнулась, сказал, обращаясь к сыну: — Именно это я имел в виду, когда говорил, что любое мое высказывание сейчас будет подвергнуто критике.