Федор Алексеевич
Шрифт:
— Охрим, ты?
— Я, капитан, — отвечал тот негромко, приближаясь вплотную.
— Что случилось?
— За ради Христа, капитан, уезжай скорее отсюда.
— Что так-то?
— Гетман приказал убить тебя.
— За что?
— А я знаю. Каже, какую-то нитку порвать треба, щоб ты, значит, до Москвы не доихав.
— А кому он приказал? Убить-то кому?
— Кому, кому. Мне, кому ещё. Уезжай, капитан, прошу тебя. Не вводи в грех.
— Ну а как ты ему скажешь?
— Как, как. Скажу, убыв.
—И он поверит?
— А куда он денется. Раз тебя в
— Хорошо, Охрим. Я уеду чуть свет, коней подкормлю и уеду.
— Вот спасибочко вам, добрый вы чиловик, вот спасибо. Счастливого кроку.
Даудов исполнил и царскую волю, и патриаршию, царскую грамоту вручил султану, Иоакимову — муфтию. И тот и другой поблагодарили его и велели ждать ответа. Однако встреча с ними уже более не состоялась. И ответа от них он не дождался. Где-то через месяц с лишком, когда Даудов уже стал терять надежду на ответ, за ним прибыл посыльный от визиря.
— Мы ознакомились с грамотой великого государя, — сказал визирь. — Мы понимаем его озабоченность. Более того, мы тоже озабочены тем же, чтоб между нашими странами всегда был мир. Но ведь не мы нападаем на ваши земли, всё время ваши войска переходят наши границы, разрушают наши города.
— Как? — удивился Даудов. — Я что-то не упомню такого.
— Странно, — пожал плечами визирь. — Странно, что Москва посылает человека, который не знает сути дела. А Чигирин? Ведь он же на нашей стороне. Испокон граница между нами проходила по Днепру. А гетман Дорошенко, правивший Правобережьем под нашим покровительством, где он? Москва попросту похитила его и лишила власти, да ещё собирается отправить в Сибирь — эту страну мрака.
— Дорошенко живёт в Москве на полном содержании государя.
— Как птица в клетке. Я знаю это. Мы ему дали власть. Москва — клетку.
— Ну если визирь начинает углубляться в историю, — не сдавался Даудов, — то я могу тоже вспомнить, чьё было Правобережье хотя бы в десятом веке, когда ещё Блистательной Порты и в помине не было.
— Мы живём в семнадцатом веке, не в десятом, — нахмурился визирь, — и будем говорить о сегодняшнем дне.
Он долго и сердито молчал, видимо, напоминание из древней истории было неприятно ему. Оно и понятно: по истории Русь старше Порты более чем на полтысячи лет, и, если по человеческим меркам — ей бабушкой приходится. Хороша же внучка, оттяпавшая у бабушки этакий кусище.
Наконец, успокоившись, визирь продолжал:
— В общем так, мы готовы вести переговоры о мире, если Москва будет признавать за нами Правобережье. Пусть великий государь шлёт полномочных послов в Крым, там и станем вести переговоры. Мы не можем забывать о хане, нашем верном союзнике, о его интересах.
— А как с Хмельницким решите?
— Это уже Москвы не касается. Возможно, он станет править Правобережьем.
И опять Даудов задел неприятную для визиря тему — вопрос о Хмельницком. Визирь явно не хотел говорить об этом.
— Вот наша грамота великому государю, — сухо сказал он. — Можете ехать. Счастливого пути.
Капитана
Выслушав сообщение Билевича, Голицын спросил:
— Какие потери были у турок под Чигирином?
— В первом походе около восьми тысяч они потеряли. Во втором было выведено более ста тысяч воинов. Потеряно около трети.
— Да, тут визирь не щадил никого. А результат? Развалины Чигирина. Захватили город и тут же бросили.
— Визирю больше нужна была победа, а не город. Каждому ведь жить хочется.
— А каковы их планы в отношении Хмельницкого?
— Да, как я понял, они уж не рады, что с ним связались. Он же беспробудно пьянствует и, по-моему, уже безумен. Турки с ним крепко просчитались. Они думали, что, как только привезут его на Украину, за ним пойдут все казаки, как бывало за отцом его. А казаки не пошли. Вот теперь он сидит в Казыкермене, князь — без княжества, гетман — без войска.
— Ну что ж, оно неплохо, что и Порта мира взалкала. Может быть, удастся договориться. Передай господарю Дуке государеву благодарность за посредничество. Мы будем стараться, чтоб усилия эти не пропали даром.
Вечером Голицын был в спальне государя с докладом о предварительных договорённостях в отношении мира с Портой.
— Султан никак не хочет уступать Правобережье, государь.
— Но на переговоры-то он согласен?
— Да, переговоры он назначает в Крыму у хана.
— А о Правобережье надо обязательно посоветоваться с Иваном Самойловичем. Ныне он гетман всей Украины, и без него решать этого нельзя.
— Ты прав, государь.
— Кого бы ты, Василий Васильевич, советовал послать к гетману?
— У меня есть толковый дьяк Емельян Украинцев.
— Посылай с Богом. Накажи ему, чтобы гетман изложил всё на бумаге, дабы можно было в Думе обсудить. А потом уж будем решать, кого в Крым послать.
Глава 29
ДЕНЬ СИБИРСКОГО ПРИКАЗА
Четверг — день Сибирского приказа, когда начальник его или дьяк докладывает государю дела сибирские. Сибирь — основной поставщик в казну мягкой рухляди — шкурок соболя, песца, бобра, белки. И золота, разумеется.
Но в этот четверг шёл доклад не о рухляди, а о волнениях инородцев и было в Думе сидение великого государя с боярами о делах. Тем более что дела были в Сибири нерадостные, «худые дела», как сказал дьяк, прежде чем начал читать скаски с мест.
— «...А мангазейские самоеды не хотят платшь ясак. А их князец Ныла, явившись к сборщикам, бросил им лишь шкуры песцов, и когда те спросили за соболей и бобров, Ныла вскричал своим: «Промышляйте над ними!» И самоеды с ножами бросились на сборщиков, а те убили Нылу и разогнали самоедов. Однако те толпой явились к городу, дабы отомстить за Нылу, и три дня русские отбивались от них. И только другой князец самоедов, придя к Мангазеи, разогнал взбунтовавшуюся толпу и спас русских от гибели».