Федор Алексеевич
Шрифт:
Явился дворецкий, вытянулся у двери.
— Позови людей, помогите пану сесть в карету, пусть отвезут откуда взяли и помогут там лечь в постель. Живо.
Два широкоплечих молодца, явившиеся в польских кунтушах, подхватили пана Сапегу и почти вынесли из зала быстро и бесшумно.
— О-о, простите, Василий Васильевич, я тоже, наверное, поеду, — сказал смущённо Чарторыйский. — Я не знаю, как благодарить вас за столь щедрый подарок.
— Ничего, пан Михаил, мы свои люди, сочтёмся, — отвечал вежливо Голицын. — Я провожу
Они вышли. Тяпкин задумчиво ковырял вилкой остывшего осётра, слушал, как во дворе скрипели ворота, с тарахтеньем выезжали кареты, что-то громко наказывал князь кучерам (слов было не разобрать), но наказ, видно, был строгий.
Потом князь появился в зале, присел к столу, налил себе соку грушевого, выпил, взглянул на Тяпкина.
— Ты что сделал с Сапегой?
— Как «что»? Упоил — как на Руси положено.
— А сам почти тверёз.
— Мне, увы, нельзя было. Я себе едва поплёскивал для виду.
— Ну, вытянул?
— А то. В общем, за Киев они заломят четыреста, но уступать станут до двухсот.
— Ну это ещё ничего. Государь доволен будет.
— Как я догадываюсь, князь, и ты под Чарторыйского соломки подстелил. Наверное, вымозжил у тебя Психею. Верно?
— Верно. Как ты догадался?
— Что я, глухой. Он же тебя благодарил «за столь щедрый подарок». Пожалуйста, Василий Васильевич, если всё сладится, попроси у государя для Сапеги сорочку соболей.
— Пообещал?
— Ну а куда денешься. За секреты платить надо. Да и мы же, русские, в конце концов, на Западе за широту души ценимся. Так что не урони моей чести, князь, ибо за ней и твоя стоит, и не только твоя.
— Ладно, ладно. Скажу государю.
Переговоры шли несколько дней. И той и другой стороне надо было показать своим государям, что они не зря хлеб едят, что денно и нощно пекутся об интересах своих суверенов. И наконец в июле 1678 года был заключён договор между Россией и Польшей, что быть перемирию ещё на тринадцать лет, считая с июня 1680 года, когда должен окончиться срок Андрусовского соглашения. И было отмечено в договоре, что в грядущем оба государя будут радеть об установлении вечного мира между своими державами.
Русская сторона уступила полякам города Невль, Себеж и Велиж с уездами. За Киев платила двести тысяч московских рублей.
Не обманул Сапега Тяпкина, но зато и одарён был соболями щедро. Впрочем, и князь Чарторыйский тоже не был обижен.
А Василию Михайловичу «за великие его труды» по подсказке Голицына была подарена от государя с царских конюшен пара гнедых коней с коляской. Для царских конюшен, насчитывавших около сорока тысяч коней, это не было великой потерей, но для Василия Михайловича явилось ценным обретением.
— Ну что ж, — молвил удовлетворённо Тяпкин, оценивая подарок, — теперь будет на чём волочиться по делам государевым.
Глава 28
К
Покупка Киева у поляков ещё не означала, что эта «матерь городов русских» теперь навечно остаётся за Россией. После падения и разрушения Чигирина, туркам был, в сущности, открыт путь на Киев и в Москве опасались, что нападение может произойти уже в ближайшее лето. Надо было как-то сговариваться с султаном.
В Посольском приказе стараниями Голицына была заготовлена грамота государева к султанскому величеству, в которой предлагалось восстановить дружеские отношения между Россией и Портой. В грамоте в очень вежливой форме обосновывались исторические права русских государей на владение Малороссией.
— Кого пошлём к султану? — спросил Фёдор Алексеевич Голицына, скрепив грамоту своей подписью и печатью.
— Я думаю, дворянина Даудова.
— Почему именно его?
— Во-первых, он свободно говорит по-турецки. Ну и, что немаловажно, не раз уже бывал там по своим делам. По крайней мере не заблудится.
— Он где сейчас?
— В передней сидит.
— Пригласи Даудова, Родион Матвеевич, — обратился государь к Стрешневу.
Дворянин Даудов оказался крепким, хотя уже и немолодым человеком, со скуластым лицом и разрезом глаз, указывающим на присутствие восточной крови в его жилах.
Государь, ознакомившийся уже с содержанием грамоты, начал говорить:
— Ты повезёшь к султану турецкому грамоту, в которой мы предлагаем восстановить прежние дружеские отношения. Приложи все усилия, чтобы разузнать об их планах на будущий год. Не станут ли они промышлять Украину? Это самое главное. Разузнай также, если сможешь, сколь серьёзны их надежды на Хмельницкого? И постарайся договориться с визирем о переговорах с нами. Когда, где и сколько должно прибыть для этого наших людей.
— Хорошо, государь, всё исполню.
— Попробуй выяснить, кто будет на переговорах с их стороны, дабы мы могли послать послов, равных по рангу турецким. Если вдруг узнаешь, что готовится скорое нападение, шли поспешного гонца или лучше немедленно возвращайся сам. Вот и всё. Василий Васильевич, у тебя есть что?
— Нет. Ты всё сказал, государь. Но патриарх Иоаким хотел с Даудовым послать грамоту турецкому муфтию, дабы он со своей стороны споспешествовал установлению мира между нашими державами.
— Ну что ж, Василий Александрович, бери нашу грамоту и зайди к патриарху. Деньги на дорогу получил?
— Получил, государь.
— Достанет?
— Достанет, наверно.
— Сколько человек берёшь с собой?
— Двух, государь.
— Надо, чтоб молодцы были крепки и надёжны.
— Эти надёжны, государь.
— Ну, с Богом, Василий Александрович, счастливого пути и успеха в сём важном деле. Родион Матвеевич, отдай Даудову грамоту.
Когда Даудов вышел, Голицын сказал: