Федор Алексеевич
Шрифт:
— Агаш, дочка, неужто всыпешь?
— Всыплю, — отвечала со всхлипом и неожиданно обняла дьяка, прижалась к нему, уткнулась в грудь лицом, мокрым, горячим. Плечи её вздрагивали.
Заборовский гладил её по голове, рокотал растроганно:
— Всё ладом, всё ладом, Агашенька, царица наша жемчужная.
Глава 34
СОН НА ЯВУ
Родной тётке
Опытным глазом осмотрев невесту, словно лошадь на торге, Анна Петровна изрекла:
— Сделаем куколку, — и скомандовала: — Разбалакайте.
Агафья и глазом моргнуть не успела, как три пары девичьих рук стали раздевать её, сбрасывая с неё одежды. Не привыкшая к чужой помощи в таком деликатном деле, она было запротестовала:
— Я сама.
Но верховая боярыня властно взглянула на неё, нахмурилась:
— Теперь, детка, отвыкай сама.
А когда девушка оказалась совсем нагой, Анна Петровна придирчиво осмотрела её, велела повернуться туда-сюда, не обращая внимания на то, что Агафья, стыдясь наготы, закрыла руками лицо, которое полыхало маковым цветом.
— Обалакать, — скомандовала Хитрово.
Зашуршала нижняя сорочка тонкого полотна, облегая дрожащее тело невесты, потом другая, потом белое платье, унизанное бисерными строчками и серебристыми прошвами.
Перед тем как накинуть фату, боярыня сказала:
— Государь говорил о каком-то жемчужном ожерелье, что дарил тебе.
— Вон там, — с трудом пролепетала Агафья, кивая на шкатулку. У неё от происходящего почти пропал дар речи.
— Он очень просил, чтоб ты надела его, — сказала Анна Петровна и, достав ожерелье, сама надела его на невесту.
— Фату, — приказала Хитрово.
И одна из девушек накинула на Агафью кружевную фату.
Боярыня, отступив, прищурилась, оценивая невесту в этой фате.
— Не пойдёт. Бедно. Снимите. Оденьте парчовую.
Накинули парчовую, но и она отчего-то не понравилась Анне Петровне. Приказала накинуть золотоцветную. Долго поправляла её, присматривалась со всех сторон и наконец сказала удовлетворённо:
— Золотоцветная в самый раз.
С этого момента, как обрядили Агафью к венцу, она уже не принадлежала сама себе. Всё ей словно во сне виделось. И родная тётка, увидав её в подвенечном наряде царской невесты, онемела от восторга. Онеметь-то онемела, но не забыла шепнуть напоследок:
— Агашенька, на свадьбе не пей.
Бедная Агаша лишь взглядом спросила: «Почему?»
— Таков порядок. Нельзя невесте. Не опозорься.
И разве ж не сон то был, когда её везли в раззолоченной карете в Кремль, в сопровождении конных стрельцов, когда её встретил царь и повёл к венцу в Успенский собор, где венчал их сам патриарх, а венец над ней держала царевна Софья Алексеевна.
Разве такое могло случиться
И когда из-под венца пошли они, уже муж и жена, царь и царица, на пир в Грановитую палату, ударили по всей Москве колокола. И их радостный перезвон, и июльское яркое солнце, сиявшее в вышине, — всё радовалось и ликовало:
«Господи, — думала Агаша, — не проснуться бы».
Патриарх Иоаким, знавший невеликие силы государя, постарался венчанье не затягивать и предупредил о том же дворецкого Хитрово и Стрешнева:
— На пиру не томите государя. Посидит чуток с царицей, отдаст честь, и довольно. Как узрите, царь положил кубок набок, это вам и будет знак, что он устал уже. Помогите им подняться и из-за стола выйти. Пусть идут в опочивальню. Да смотрите, на пути чтоб кто дорогу не перебежал.
— А пир?
— Пируйте хошь до утра, но чтоб государя не вздумали неволить.
В то, что она уже царица, Агафья не могла сразу поверить, хотя видела, как богато одетые князья и бояре кланялись им, а простые люди просто падали ниц. Но всё это почитание она относила к царю, шедшему с ней рядом, но только не к себе. И сама она испытывала к Фёдору те же чувства, что и встречные люди.
И когда наконец их привели и оставили одних в опочивальне и Фёдор устало присел на край ложа, Агафья опустилась перед ним на колени и взялась за сапог.
— Позвольте, ваше величество.
Где-то она слышала, что у русских в первую брачную ночь жена обязательно должна сама разувать мужа.
— Агаша, — заговорил ласково Фёдор, — запомни, ты теперь тоже царское величество и жена мне. Давай хоть меж собой не будем величаться. Хорошо?
— Хорошо, — прошептала пересохшими губами Агафья, и стащив один сапог, взялась за второй.
Фёдор, как смог, помог ей справиться с разуванием, и поскольку Агафья по-прежнему продолжала стоять на коленях перед ним, ласково погладил её по голове.
— Позвольте попросить... — прошептала она.
— Фёдор, Федя... Ну, Агашенька?
— Не могу я, простите, сразу... Федя.
— Что ты хотела просить, Агаша?
— Попить...
— Что, что? — удивился Фёдор.
— Пить. Сильно пить хочу.
Фёдор вскочил и босой побежал к двери, открыл её и позвал:
— Родимица-а-а.
— Что, дитятко? — появилась встревоженная старуха.
— Принеси что-нибудь попить, Родимица. Квасу, сыты, соку ли. Быстрей.
— Дитятко, так у ложа в головах на столике стоить всё.
— Разве? — молвил обескураженно Фёдор. — Прости, Родимица.
Прошлёпал босиком к столику, от которого только что сидел в трёх шагах, на нём действительно стояло три кувшина серебряных и рядом две, тоже серебряные, кружки.
— Агаша, что будешь пить?
— Мне всё равно, государь.
— Тогда вместе выпьем квасу.
Фёдор наполнил обе кружки, хотя сам пить не хотел, но решил поддержать смущающуюся жену.