Feel Good. Книга для хорошего самочувствия
Шрифт:
Писателем и только писателем он станет в свое время, и, когда он им станет, жизнь будет прекрасна.
Но тут на Тома обрушилась череда катастроф. Во-первых, наступил подростковый возраст. Ребенком он был некрасивым, бледным и тощим. Подростком стал некрасивым, бледным, тощим и прыщавым. Потом, когда ему было пятнадцать лет, умер от сердечного приступа отец. Он упал замертво перед полусотней студентов-первокурсников, которым читал введение в алгебраическую геометрию. Его последние слова были: «В случае эллиптической кривой матрица Якоби изоморфна…», после чего отец вдруг побледнел, глаза ввалились, и он рухнул на эпидиаскоп. Мать ненадолго впала в депрессию: на несколько месяцев она запустила себя, бродила по дому растрепанная, грязная, полураздетая, а потом однажды это кончилось само собой. Она приняла душ и пошла в парикмахерскую. Том понял, что пройденный этап остался позади. Через год она вышла замуж за коротышку, благоухающего одеколоном «4711», занимавшего пост руководителя среднего звена в страховой компании и ездившего в огромном «ауди», кузов которого цвета «серый металлик» был всегда безупречно чистым. У него была дочь лет десяти по имени Орели, бесцветная девочка, умненькая и старательная,
Эти годы, унылые, как лодка, дрейфующая в пустом океане, почти заставили Тома усомниться в своей исключительности. Он перешел в обычную школу с накопившимися во вспомогательной пробелами, отставал и терялся на уроках. Разумеется, его начали интересовать девушки. Не все девушки, только высокие, красивые и недоступные. Высокие девушки с длинными прямыми волосами, с глазами, никогда не смотревшими на него, красивые девушки, не обращавшие внимания на этого подростка, маленького, худенького, бледного, прыщавого и неинтересного. Этого бесформенного, похожего на личинку подростка, который украдкой таращился на них с последней парты, куда он по привычке садился. Он то и дело влюблялся, и важно отметить, что влюблялся без памяти. Так, он потерял голову поочередно из-за Софи, Катрин, Селины, Летиции, Одри, Дельфины, Натали, Ванессы и Анжелики. Вечером, после уроков, он мечтал о романах: представлял себе, как его полюбила одна из них, поняв, какой он на самом деле необыкновенный. Он воображал сентиментальные сценки, в которых Дельфина, или Летиция, или Ванесса, звонко смеясь, с колышущимися, как в замедленной съемке, длинными прямыми волосами, бежала к нему по школьному двору, бросалась на шею и пылко целовала. Увы, этих девушек интересовали только мальчики, уже похожие на мужчин. Мальчики с уже поломавшимся голосом, мальчики без прыщей, мальчики, осененные благодатью мужского тела и уверенного характера, и главное, мальчики, приезжавшие в школу на мотоцикле. Натали, Орели и Селина бросались на шею им, а не Тому, который, однако, был убежден, что может дать им много больше. Что именно? Он и сам не знал. Может быть, просто близость к его уникальной личности, может быть, шанс для них полюбить такого умного мальчика, которому уготовано столь необычайно блестящее будущее. Девушки не замечали его, не признавали в нем того, кто мог одарить их так, как им и не снилось, и это повергало Тома в бездны отчаяния, в черную дыру безграничного горя. Ночами, захлестнутый цунами грусти, ярости, обиды, он не мог уснуть, а когда все же засыпал, то сны ему снились такие мрачные, такие гнетущие, что просыпался он с чувством, будто не отдыхал, а на время умер.
И вот тогда-то, чтобы девушки обратили на него наконец внимание, он вспомнил решение, принятое в детстве: он будет писать.
Он будет писать такие великие книги, что станет знаменитым.
А когда он станет знаменитым, девушки перестанут обращать внимание на его неказистую внешность, как и на то, что у него нет мотоцикла.
Они все будут его.
Они полюбят его, и он ответит им взаимностью.
И жизнь будет наконец прекрасна.
Недолго думая, он принялся за дело.
Он работал упорно, яростно, так ему хотелось вырваться из безвестности и не терпелось достичь высокого социального статуса, который заставит обратить на него внимание весь мир и девушек в частности. Пора было открыть всем свою супергероическую личность. Он работал, переписывая то, что читал и что ему понравилось. Работал, добавляя мути и странности в свои истории, потому что для него муть и странность были главным для «культового автора». Он работал, не сомневаясь в абсолютной гениальности того, что делал. Это могло быть только абсолютно гениальным, потому что он был абсолютным гением, и мать, и отец внушали ему это с детства.
Однажды он послал короткий рассказ в журнал, печатавший тексты читателей. Рассказ был про компанию панков, устраивавших оргии в городских подвалах и молившихся мумифицированному трупику ребенка. Его не напечатали, и никакого ответа Том не получил. Это его не обескуражило. Наоборот, он сделал вывод, что в этом журнале работают одни посредственности и редакторы просто не поняли, с кем имеют дело. Ему даже стало их жаль. Потом в школе устроили конкурс рассказа, и он принял участие. Он написал историю про внеземной йогурт, овладевавший сознанием тех, кто его ел (это был плагиат, он видел такое в одном фильме). Том не выиграл. Даже не занял никакого места. Первую премию присудили девочке, которая рассказала о своем любимце, золотистом ретривере. Но и это тоже его не обескуражило. Он стал воображать свои посмертные биографии, в которых с юмором напишут об этих учителях, не оценивших его независимого и маргинального дарования. Со временем у него накопилось изрядное количество тетрадей, содержимое которых составляло то, что он называл «вещью», и значимость этой вещи, которую он оценивал в основном по числу страниц, дала ему незнакомую прежде уверенность в себе. Пусть девушки не обращают на него внимания, пусть учителя считают его последним тупицей, этими тайными, все более многочисленными страницами он отметит литературу печатью, которая будет вечной, и скоро все они, ошеломленные и восхищенные, поймут, что этот мальчик, которого они в грош не ставили, стал бесспорным художественным и интеллектуальным эталоном.
Тому не терпелось. Он хотел, чтобы это признание, этот успех, эта слава пришли сразу, сейчас. Ему удалось убедить отчима в необходимости компьютера, и, когда компьютер был установлен и принтер подключен, он набрал свои истории, распечатал их и послал в издательства, которые считал самыми престижными: «Галлимар», «Грассе», «Сёй», «Акт Сюд», «Минюи», «Альбен Мишель». Других он не знал. Он ждал и, пока ждал, представлял себе, как будет
— Добрый день, Том, я Синди из «Нью-Йорк таймс». Ваш сборник новелл «Осень на обратной стороне Луны», уже ставший бестселлером в семнадцати странах, потрясает основы классической литературы. Кто оказал на вас влияние?
— Добрый день, Синди, спасибо за ваш вопрос. Есть, разумеется, авторы, которых я высоко ценю: Гете, Шиллер, в меньшей мере Достоевский, но я не думаю, что можно говорить именно о влиянии…
В своей маленькой мизансцене Том толком не знал, что говорить дальше (тем более что он никогда не читал ни Гете, ни Шиллера, а Достоевский выпал у него из рук от скуки). Но это все не важно. Воображать направленные на него объективы, протянутые микрофоны и где-то в глубине зала сконфуженное лицо отчима, в полной мере оценившего гений пасынка, ему было достаточно.
Увы, ответы на посланные рукописи заставляли себя ждать. Том засомневался: достаточно ли марок он наклеил на конверты? Не ошибся ли в адресах? Невозможно, чтобы «профессиональные читатели» из крупных издательств прошли мимо его текстов. Но именно так и случилось: после почти года ожидания он получил письма с отказами, вежливыми, но окончательными. В письмах говорилось, что его «благодарят за присланные рукописи, но они, к сожалению, не укладываются в направленность издательства». Это почти не поколебало его уверенности в себе, но разозлило, так как оказалось, что придется дольше, чем он предполагал, ждать уготованной ему славы. Он пошел в книжный магазин, посмотрел книги на столах и выписал названия издательств, о которых никогда не слышал: издательский дом Марсово Поле, издательство Эдвиж Хофман, издательство «Сумасброд», издательство «Бильбоке», издательство Т. С. Р. Он разыскал их адреса и послал свою рукопись с сопроводительным письмом следующего содержания: «Добрый день, я позволю себе послать вам несколько новелл в надежде, что они привлекут ваше внимание». Тем временем учебный год подходил к концу, это был его последний школьный год. Вот уже несколько месяцев он был влюблен в некую Шарлотту, еще одну высокую девушку с длинными прямыми волосами, темными, как расплавленный гудрон, белейшей кожей боттичеллиевской Венеры, глазами германской синевы и телом чемпионки по асимметричным брусьям. Том выработал сложный подход, развив целую стратегию, и возвысился до ранга «лучшего друга, которому можно рассказать все». На каждой перемене он внимал словам Шарлотты, которая делилась с ним подробностями типа «она встречается с Нико, только чтобы привлечь внимание Макса, но Макс встречается с Луной, поэтому она пока с Нико». Нико был высокий красавец брюнет из очень богатой семьи. Он занимался сноубордом зимой и кайтсёрфингом летом. Учился на отлично и собирался в следующем году поступить в престижную высшую коммерческую школу в Лондоне. После уроков Нико встречал Шарлотту и долго целовал ее слюнявыми, бесстыдными поцелуями, против которых девушка ничего не имела. Том ненавидел Нико всеми силами своей писательской души, от мысли, что он занимается с Шарлоттой любовью, у него все переворачивалось внутри, но прогнать ее от себя он не мог.
А потом, в июне, он получил из издательства «Белое дерево» письмо следующего содержания:
«Месье, ваши новеллы заинтересовали наш читательский комитет. Мы были бы рады их опубликовать. Можем мы встретиться? Вы в Париже?»
Письмо было подписано «Ив Лакост, издательский директор», ниже стоял номер телефона. Пока Том читал это письмо, у него слегка закружилась голова. Как будто внезапно боги Олимпа протянули ему руку, чтобы поднять его на заветную вершину. Он так долго ждал этой минуты. Теперь его жизнь изменится навсегда. Он позвонил Иву Лакосту, у издательского директора оказался низкий голос и южный акцент. Этот южный акцент Тома немного разочаровал, он не представлял себе, что серьезный издатель может говорить с южным акцентом. Но собеседник был полон энтузиазма, он многословно расхваливал Тома, оригинальность его фантазии и зрелость стиля. Том дрожал от удовольствия, но держался скромно, отвечая в духе «я написал это просто так, развлечения ради, сам не понял, что получилось». На июль была назначена встреча в офисе издательства «Белое дерево», чтобы «поговорить о контракте и познакомиться с командой». Ему не терпелось встретиться с Шарлоттой и сообщить ей новость. Когда девушка узнает, что ее «лучший друг, которому можно рассказать все» — настоящий писатель, она наверняка не устоит, Нико вместе с Максом покажутся ей заурядными посредственностями, не чета загадочным и осененным славой артистам, каким скоро станет Том. Настало завтра, и Том сообщил новость Шарлотте. Шарлотта сказала: «Да? Супер, я за тебя рада». И только.
В июле он поехал в Париж на встречу с Ивом Лакостом. Офис «Белого дерева» находился в двенадцатом округе, это был, собственно, не офис, а небольшая жилая квартирка. Тома приняли в кухне, в приоткрытую дверь он видел спальню и неубранную постель. Ив Лакост сказал ему, что, поработав редактором в «большом издательстве», решил основать собственное, «поменьше, но более требовательное, где он смог бы издавать таланты завтрашнего дня». Издательство существовало пять лет, на его счету уже был один успех, роман под названием «Людоед», написанный Эриком Дюбуа, пятидесятилетним железнодорожником. Он продал около шести тысяч экземпляров книги благодаря номинации на премию Фнак [9] (которую в итоге не получил). Ив Лакост еще похвалил Тома в тех же выражениях, что и в письме (оригинальность фантазии и зрелость стиля), сказал, что собирается вложиться в раскрутку (и упомянул пресс-атташе, по его словам, лучшую в Париже). Выход книги он наметил на сентябрь, чутье подсказывало ему, что начало литературного года — это подходящий момент, если повезет, это будет успех, не хуже, чем у «Людоеда».
9
Фнак (Fnac) — крупнейшая во Франции сеть книжных магазинов.