Feel Good. Книга для хорошего самочувствия
Шрифт:
Том ждал ее на лестничной площадке, и на лице у него было выражение человека, проходящего медицинское обследование.
— Я была недалеко, и мне пришла в голову одна идея, так что я подумала, что… — повторила она.
Том сделал нетерпеливый жест:
— Да, но ты немного не вовремя, потому что…
— Ну ладно, ничего страшного, я пойду… Извини меня, я тебе потом позвоню…
Том покосился на Агату.
— Нет, ничего, заходи, раз пришла.
Он впустил ее.
За обеденным столом сидели две женщины. Одна была лет сорока, невысокого роста, кудрявые волосы, зачесанные назад, удерживала сложная система заколок и резинок. Другая моложе, лет двадцати, могла бы быть
— Алиса, познакомься, это Полина, моя жена… То есть бывшая жена, и Хлоя, моя дочь.
Алиса подошла, чтобы пожать женщинам руки, а Том добавил, обращаясь к ним:
— А это Алиса, мы с ней работаем над проектом.
Полина наклонилась над переноской:
— О, какая хорошенькая, как ее зовут?
— Агата, — сказала Алиса и взяла Агату на руки. — Я… Я не хотела вам мешать… Пойду покормлю ее… Можно воспользоваться кухней? — спросила она Тома.
— Да, иди.
Алиса вышла. Из кухни она слышала разговор Тома, Полины и Хлои.
— Что я хочу сказать, вы могли хотя бы посоветоваться со мной, в этом доме всегда так, никто не спрашивает моего мнения, точно так же было, когда вы заняли большую комнату! — говорила Хлоя.
— Тебе было семь лет! И это совсем другое дело! Это только наше решение. Как бы то ни было, для тебя это ничего не меняет, ты здесь даже больше не живешь, — ответила Полина.
— Ладно, вообще-то это не «наше решение», это решение твоей матери, — поправил Том.
— Да плевать я хотела, — фыркнула Хлоя, — я теперь дочь разведенных родителей, очень весело! А как быть, когда у меня появятся дети, вы будете приходить на дни рождения по отдельности? Придется устраивать два Рождества и тому подобная хрень? И значит, у меня теперь есть отчим, да? Как его зовут?
— Его зовут Жан-Мишель. Он хирург.
— Почему ты каждый раз уточняешь, что он хирург? — спросил Том.
— Ничего я не уточняю!
— Уточняешь, как будто для тебя это важно, что он хирург, как будто это значок, который ты хочешь приколоть к лацкану: «Я Полина, жена хирурга».
— Я думаю, это у тебя с этим проблема. Боюсь, у тебя вообще проблема с людьми, у которых жизнь удалась.
— Ты хочешь сказать, что моя не удалась, да?
— Я не знаю, а ты сам как думаешь?
— Ничего я не думаю. Я хочу, чтобы мы поговорили конкретно о том, что будет теперь, мы ведь поэтому решили увидеться, правда?
Полина достала из сумки листок бумаги:
— Конкретно вот что я тебе предлагаю, я все записала: я буду платить половину квартплаты в течение года, так у тебя будет время найти выход. Все остальное я оставляю тебе, заберу, пожалуй, только мамину вазу и рамку с фотографией Хлои на Сардинии…
Алиса наблюдала за всем этим с кухни, кормя Агату из бутылочки. «Вот, значит, что такое семья», — подумала она. Семья… Каким странным ей вдруг показалось это сборище людей, вынужденных жить бок о бок годами просто из-за генетической связи.
Семья…
Она помнила, что у нее это было до смерти отца в ее двенадцать лет, но со временем воспоминания утратили четкость, остались только отдельные картинки. Обед с жареной курицей в середине стола: птица, размером, цветом и формой напоминающая мяч для регби, гордо лежит на блюде, согласно семейной традиции, в окружении венчика зеленого салата. Еще воспоминания: новогодняя елка, три-четыре подарка под ней, уик-энд на побережье, песок, солнце, волны, низкий голос отца, смех матери, красный плюшевый медвежонок, запотевшее окно ее комнаты, открытка с диснеевскими спасателями, приколотая к стене.
А другие
Шум отодвигаемых стульев вывел Алису из раздумья. Полина и Хлоя уходили. Они были уже в дверях. Полина кивнула ей на прощание, Хлоя, по-прежнему надутая, и не подумала. Дверь закрылась, в квартире остались только она, Том, Агата и довольно тягостная тишина.
— У тебя красивая дочь, — сказала Алиса.
— Не понимаю я, как она живет. Странная штука — дети: сегодня они маленькие, любят вас и целуют. А завтра уже взрослые, и их не понять.
Том прошел в кухню, взял бутылку «Гленфиддиш» и налил себе стакан: чистого, без льда.
— Хочешь? — спросил он Алису.
— Чуть-чуть, — ответила она, кивнув на Агату.
Он налил чуть-чуть.
— Ладно, что у тебя за идея? — перешел к делу Том, вдохнув запах виски.
Алиса отпила глоток, горло обожгло, она закашлялась, и ей стало хорошо.
— Я начала писать, начала писать, но что- то не получалось. Я решила, что это потому, что я пишу ни для кого, пишу на ветер. Мне надо было зрительно представить себе читателя, понять, к кому я обращаюсь. И я связалась с подругой детства, мне казалось, что это идеальная читательница… Потому что, если хочешь продать побольше книг, надо продавать тем, кто их обычно не покупает или редко… Еще я подумала, что нужна книга, которую таким людям, как моя подруга детства, ее зовут Северина, так вот, книга, которую таким людям захочется подарить, если нет других идей. Я подумала, что если книга продается, то необязательно потому, что она нравится почти всем, нет, книга должна не нравиться совсем небольшому количеству людей. Тогда можно купить ее в подарок родственнику, которого плохо знаешь, зятю, невестке, бабушке, патрону, да кому угодно, хоть собаке, сказав себе, что он наверняка найдет в ней что-то для себя подходящее или, во всяком случае, не найдет ничего такого, что ему не понравится. Я однажды пробовала бельгийское пиво, оно называется «Орваль», из тех сортов, что варят монахи, оно было вкусное, но очень, очень горькое. Такое горькое пиво кто-то любит, а кто-то не любит. Есть грань, понимаешь, ты не можешь подарить его теще или кузену, разве только если ты с ними близок и точно знаешь, что они любят очень-очень горькое, а может, они вообще не любят спиртного и не одобрят такой подарок, потому что они, скажем, мусульмане или завязавшие алкоголики, и, если им подарить алкогольный напиток, это может их возмутить. Зато ты можешь кому угодно подарить воду. Хорошо упакованную воду, в красивой бутылке, с красивой этикеткой, на которой будет написано: «Вода-откровение, уже тысячи человек не могут жить без этой воды!»
Том налил себе еще стакан «Гленфиддиш» и подлил Алисе.
— О’кей, — сказал он, — я, кажется, понимаю, о чем ты.
— Мы с моей подругой детства не виделись почти сорок лет, ты представляешь себе, сорок лет… Целая вечность. И все равно, когда она вошла в кафе, где мы договорились встретиться, первое, что я от нее услышала, — что я совсем не изменилась. Ты представляешь?
— Она просто хотела быть любезной… Это формула вежливости…
— Нет, это нечто гораздо большее, вот что я подумала. Я почувствовала, что за этой формулой есть что-то другое, не только вежливость, что-то важное, и я, кажется, поняла, что это!