Feel Good. Книга для хорошего самочувствия
Шрифт:
Он позвонил матери и сказал ей, что едет.
Мать Тома была последним человеком, еще верившим в его талант. Издатель публиковал его из лояльности, может быть, по привычке, больше не ожидая какого-либо успеха, Полина перестала в него верить через несколько лет брака, дочь не верила никогда, журналисты, еще получавшие экземпляры его книг через пресс-службы, продавали их букинистам, не открывая, а когда он выпускал новый роман, книжные магазины заказывали один-два экземпляра (если заказывали) и ставили их во второй ряд, за другими книгами, более престижными, более «в духе времени», более продажными, более интересными, одним словом — лучшими. Даже он, Том, больше в себя не верил. Это просто стало привычкой: он всегда писал и продолжал писать, вне зависимости от таланта и успеха.
Но когда он бывал
33
«Библиотека Плеяды» — наиболее престижная французская книжная серия. Выпускается издательством «Галлимар» с начала 1930-х гг. Совмещает комментированное издание текста и удобный карманный формат.
34
Поль Моран (1888–1976) — французский писатель и дипломат, один из самых модных беллетристов и эссеистов 1930-х гг.
Мать кое-как перебивалась на до смешного маленькую пенсию, но ела она немного, никуда не ходила, не путешествовала, сама штопала одежду и включала отопление, только когда ей грозила смерть от холода. После кончины второго мужа (от скоротечного рака прямой кишки) она жила одна, читала давно покойных авторов, наблюдала через окно, как сменяются времена года в парке напротив ее дома, и просматривала онлайн-каталоги престижных аукционов («Сотбис» и «Кристис», ничего больше), что погружало ее в отрадную мечтательность. В тесной квартирке, перегруженной великоватой для нее мебелью (огромный стол, диван размером с катер), сохранившейся с тех времен, когда Петерманы жили в своем доме, красовалась справа от входной двери витрина, которая, как мавзолей во славу экзотического божества, превозносила гений Тома: все издания всех его книг (включая редкие переводы), все журналы, в которых были опубликованы его тексты, все рецензии, все фотографии, даже неудачные, скачанные из Интернета (на них он сидел на стендах книжных салонов или с микрофоном в руке зачитывал отрывок публике культурного центра).
Бывая у матери, Том с удовольствием возвращался в прошлое, предаваясь иллюзии, которую читал в ее глазах. Он вспоминал свои детские надежды, уверенность, что станет признанным писателем, богатым и знаменитым, и в доме матери ненадолго верил, что добился своего. Поверив в это, он мгновенно преображался: говорил тверже, голосом нейрохирурга, ставящего диагноз, держался прямее и ходил с уверенностью президента в момент открытия судоверфи.
Он уладил проблему матери (просто перезагрузил компьютер, но мать смотрела на него с восхищением), потом они сели пить чай, и ему, как обычно, пришлось рассказывать, над чем он сейчас работает.
— Я должен сдать этот роман через несколько месяцев. А еще я начал совместный проект с одним человеком, но идет не так хорошо, как хотелось бы, — говорил Том.
В окно он смотрел на мир, живущий своей обычной жизнью в полном равнодушии к его писательской судьбе. В машинах ехали люди, которые его не знали, автобусы были набиты людьми, которые его не знали, самолет в небе нес на борту триста восемьдесят пассажиров, которые его не знали, пешеходы переходили улицу, не зная его, не зная ни одной из его книг, понятия не
— Я думаю, пора кончать, — сказал он матери.
Сказал и сам удивился. Как будто мимолетная мысль помимо его воли облеклась в слова. Мать тоже смотрела на него удивленно.
— Кончать? Что кончать?
Том вдруг понял, что сказанное, наверно, крутилось у него в голове уже давно.
— Кончать писать. Боюсь, с меня довольно. Боюсь, я не создан для этого. Боюсь, я пишу плохо. Если бы я писал хорошо, действительно хорошо, давно бы что-нибудь произошло.
— Это ничего не значит! Кафка продавал не больше восьмисот экземпляров, мало того, он почти никогда не мог закончить свои книги, и…
Том перебил мать:
— Мама! Я не Кафка! Я всего лишь твой сын. У меня нет больше денег, и мне обрыдло писать. Обрыдло верить, что я способен писать, обрыдло сидеть за компьютером и выжимать из себя истории, притянутые за уши, к тому же плохо написанные! Я только что несколько дней пытался написать сцену, где люди ходят в кромешной тьме с фонариками, и получается фигня! Фигня. Я перечитал, все равно что ребенок пытался бы написать рецепт торта! Черт, я не горжусь ни одной из моих книг, у меня нет ни таланта, ни ума, чтобы писать книги. Психологи оказались правы: я неспособный, я всегда думал, что «вспомогательная школа» была ошибкой, но никакой ошибки нет, я всегда никуда не годился! И это совсем не страшно, в мире полно никуда не годных людей, и они прекрасно живут. Все эти годы я никуда не годился, но у меня были амбиции, я никуда не годился и лгал себе. Я уверен, что, признай я раньше, что никуда не гожусь, был бы куда счастливее!
Мать отпила глоток чая. Она задумалась, будто поняла что-то важное, и посмотрела на него с широкой улыбкой.
— Я думаю, у тебя депрессия. Это нормально. Все великие писатели были подвержены депрессиям — Вирджиния Вулф, Теннесси Уильямс… Советую тебе почитать Уильяма Стайрона, «Зримую тьму», он пишет что-то вроде: «Один из самых распространенных симптомов — когда чувствуешь ненависть к себе или, во всяком случае, слабеет самолюбие».
Том не стал спорить. Это было бесполезно. Мать никогда не поймет, но сам он наконец понял.
Выйдя от матери, он снова проверил телефон: «Доставлено, но не прочитано». Еще раз попытался дозвониться, однако Алиса не ответила. Он сел в машину, глубоко вдохнул и медленно выдохнул, как делают, просыпаясь, монахи Шаолиня. Что-то изменилось: признание своей негодности наполнило его блаженством с нотками ностальгии. Он подумал, что такое ощущение, наверно, испытывают, умирая от холода.
От охватившего его покоя создалось впечатление, что терять ему нечего, и он решил поехать к Алисе домой. Том не знал, где она живет, но поиск по справочнику «118.712fr» выдал ему адрес. Он ввел его в навигатор своего телефона и поехал, следуя указаниям механического голоса. Как приятно было смириться с заурядной судьбой, какое умиротворение даровал отказ от всех амбиций! Он вдруг почувствовал себя как достигший пробуждения Сиддхартха в романе Германа Гессе, пусть рушится мир, пусть опишут его мебель, квартиру, вынут позвоночник и конфискуют глаза, ему плевать, он — лишь молекула, на короткое время живущая в огромной вибрации мира. В унисон его мыслям радио передавало «Песни об умерших детях» Густава Малера, это было невыносимо грустно, он подумал обо всех своих книгах, с таким трудом написанных и ныне забытых, и сказал себе, что, наверно, надо их похоронить, как умерших детей, да, он положит все хранящиеся дома экземпляры в чемодан, выроет яму в лесу, и там будет их могила.
Эта мысль очень ему понравилась, и он решил сегодня же купить лопату.
Голос из навигатора сообщил ему, что он приехал по адресу. Том остановился перед небольшим и довольно неказистым домом на углу двух улиц, тоже неказистых. Он припарковался, нашел звонок с именем Алисы и позвонил.
Был конец дня, он понятия не имел, дома ли Алиса в этот час и в этот день, он, в сущности, очень мало знал о ее жизни, может быть, она сбежала с Агатой, а может, как он думал сегодня утром, в тюрьме. Но в домофоне раздался детский голос: