Фельдмаршал Борис Петрович Шереметев
Шрифт:
Не только манера обращения, но и речь фельдмаршала носила на себе следы совершавшихся тогда перемен. В его письмах не редкость встретить иностранное слово. Иногда оно берется в полной неприкосновенности из чужого языка, например: «monsieur», «шарм», «респонс», «контент», «мизерия»; иногда подвергнувшись своеобразной фонетической обработке, например: «фатыга», «паралиж», «меленколия». Иностранные слова появляются под пером фельдмаршала далеко не всегда по необходимости, в силу отсутствия соответствующих им русских аналогов, а, может быть, чаще даже без нужды, только для украшения речи. Самый стиль письма Бориса Петровича при этом не представляет особых отличий по сравнению с эпистолярными памятниками XVII века: у него то же обилие оборотов церковно-славянского языка и тот же книжный строй.
«Он великолепен в своей обстановке и в образе жизни»{14}, —
Об этом доме знаем только, что он «в длину был 19 сажен», в ширину — 12, в вышину «от земли до кровли» — 5 сажен. Упоминаются «палаты»: столовая, оружейная, казенная, овощная, нижняя, а всего «с верхним, середним и нижним житьями и с ледником, и с погребом» насчитано 39 «житей»{15}.
После 1710 года Шереметев вместе с другими «царедворцами» должен был переселиться по воле Петра в Петербург и здесь устроить себе, по его выражению, «пристанище». Сначала это был дом-мазанка в тогдашней Немецкой слободе, строившийся наспех, который в 1718 году, по свидетельству самого владельца, пришел в разрушение. Позднее Шереметеву отдано было обширное место на берегу реки Фонтанки, считавшееся тогда «загородным», где уже его наследником воздвигнут был дворец — Фонтанный дом.
Таким образом, вряд ли на архитектуре столичных домов Шереметева сказались новые веяния. Больше простора архитектурный вкус Бориса Петровича мог найти себе в применении к вотчинным постройкам. Из документов не видно, однако, чтобы фельдмаршал нанимал мастеров-иноземцев. Когда строился барский дом в селе Борисовке, на положении архитектора состоял у Шереметева штаб-квартирмейстер армии Архип Никифорович Апухтин, человек совершенно русский, но, может быть, во время походов набравшийся заграничных впечатлений. Апухтин составил чертеж, «как быть» предположенным строениям, и отправил его Борису Петровичу, а тот, не считая себя посторонним архитектуре лицом, внес в дело свою долю творчества. Сделанный рукой фельдмаршала чертеж сохранился в домовом архиве, и, судя по нему, нельзя сказать, что борисовские хоромы много отклонялись от выработанного стариной типа построек. Совсем другое дело — дом в селе Мешерикове, любимой подмосковной фельдмаршала: башни по бокам дома, широкий фронтон с отображенными на нем именем и званием владельца, а также расположение комнат ясно свидетельствуют о попытке перенести в обстановку русского пейзажа архитектурные формы Запада. Возможно, что к строительству здесь был привлечен один из тех западных архитекторов, которые в это время появились в России к услугам частных лиц.
Полнее отзыв Витворта оправдывается на домашней обстановке Шереметева. К концу XVII века у редкого боярина не нашлось бы в доме нескольких произведений западного мастерства. Но почти всегда это были отдельные «диковинки», которые имели своим назначением не столько удобство жизни, сколько удовлетворение тщеславия хозяев. В шереметевском же доме иноземная обстановка целиком вытеснила отечественные «уборы» и сообщала всему помещению определенный стиль. Правда, полного описания дома мы не имеем, но в 1714 году фельдмаршал выделил четвертую долю своего имущества в пользу семьи старшего сына Михаила Борисовича, и по составленной тогда же описи выделенной части можно судить о составе целого. Опись перечисляет в качестве предметов комнатной обстановки вещи исключительно иноземного происхождения: «парсуны» и картины, зеркала, орган, стол, стулья, кресла, все или немецкие или английские{16}. От второй жены фельдмаршала Анны Петровны узнаем, что приобреталась эта обстановка главным образом во время заграничных походов: «Во Гданске, и в Шленске и в Гамбурге…», и там, по ее словам, «вещи все хорошие покупали… которых здесь в Москве отнюдь невозможно сыскать»{17}.
По-европейски меблирован был и дом в Мещерикове. И даже в далекой Борисовке, куда Борис Петрович мог заглядывать только изредка, в господском доме были предметы
Как протекала жизнь в этих обставленных по-европейски палатах? Было в обычае, чтобы барский дом наполняли дворовые разных рангов — их число должно было питать тщеславие владельца. Велико ли было число дворовых у Шереметева, мы не знаем; на этот счет имеем только случайно оброненное фельдмаршалом замечание, что его дом «не безлюден». Косвенным образом этот пробел восполняет до некоторой степени «Записка» о заграничном путешествии. Сопровождавшая Шереметева за границу свита в своем составе как бы воспроизводит в миниатюре структуру его московского «дворика». Тут специалисты на всякие случаи: «царедворец» — для посылок дипломатического характера; «маршалок» — для наблюдения за общим порядком; дворецкий, казначей и рядовые слуги — для хозяйственных и комнатных дел; наконец, для нужд духовных — священник. В этом перечне служителей не достает как будто только скороходов, в окружении которых боярин появлялся на московских улицах в своей немецкой карете. Еще одна подробность довершает сходство: в доме фельдмаршала, а в походе — при нем, как и у польских магнатов, живет особая, составленная из дворян рота или «шквадрон» на фельдмаршальском содержании.
Фельдмаршал — живой центр этого дворового окружения, которое имеет своим единственным назначением освобождать его от всяких житейских забот и мелочей. Все та же «Записка» рассказом об одном эпизоде хорошо вскрывает создающуюся на почве этих отношений психологию. Проезжая через Польшу, Шереметев, во избежание возможных неприятностей, вынужден был, «тая гонор свой и имя», выдавать себя и своих спутников за «равное товарищество», так что ему и всем остальным пришлось «зватися ровными товарищи и есть за одним столом». Автор «Записки», отмечая необычность такого положения, записал с явным сочувствием к боярину: «И с того числа боярин изволил в том пути приимать великие себе трудности…»{19}.
В описанных исключительных обстоятельствах Шереметеву пришлось скрывать «гонор свой и имя»; в обычных же условиях, наоборот, их проявление — постоянный движущий мотив его поведения, имеющий свой источник в чувстве фамильной чести. Своеобразным пониманием этого принципа обусловливалась между прочим обнаруженная фельдмаршалом во время путешествия чрезвычайная щедрость: всюду, куда он ни попадал, он раздавал богатые подарки, «чиня то и не жалея, — как объяснено в «Записке», — для превысочайшей чести и славы преславнейшего имени великого государя, его царского пресвет-лого величества и всего его самодержавнейшего государства от окрестных стран и государств в примножении большие славы и в память своей, Шереметевых, фамилии»{20}. За путешествующим боярином тянулся целый обоз со всякой «рухлядью», предназначавшейся для подарков. И когда под конец путешествия было подсчитано, сколько своего «кошту», деньгами и вещами, было истрачено, то оказалась сумма в 25 550 рублей — крупное по тому времени состояние.
3
В своих письмах фельдмаршал не поражает ни остротой, ни глубиной мысли. В одном случае, совсем не думая давать себе характеристику, он очень метко сказал о себе: «…не испытлив дух имею…»{21}. В переписке он предстает человеком, не склонным к теоретическим изысканиям, но обладающим здравым смыслом. Как государственный деятель, он более или менее свободно ориентировался в международных отношениях и, видимо, имел свои определенные точки зрения, которые делали его интересным собеседником. По сообщению «Записки», польский король, поговорив с Шереметевым на частной аудиенции «часа с три», выразил желание, чтобы «по часту к нему болярин ездил», а «воеводы Мозовецкий и Калиский» сами приезжали к нему со своими сыновьями и, как описан их визит в «Записке», «зело поступили любно и говорили пространно обо всем, и были часы многие»{22}. Приблизительно то же происходило потом в Вене и в Италии.
Брачный сезон. Сирота
Любовные романы:
любовно-фантастические романы
рейтинг книги
Жизнь мальчишки (др. перевод)
Жизнь мальчишки
Фантастика:
ужасы и мистика
рейтинг книги
