Фельдмаршал Репнин
Шрифт:
– А что ещё было на этом празднике?
– Много всего было. Были потешные игры, маскарады, бесплатные угощения черни и, конечно же, награды. В тот день государыня была щедрой, никого не обошла милостями.
– Обиженных не было?
– Кто-то из награждённых, может быть, и затаил обиду. Мы живём в такое время, когда человек награждается не столько по заслугам, сколько по прихоти лица, его награждающего: ему даётся гораздо больше того, что положено, либо значительно меньше.
– Заслуги Румянцева, надеюсь, были оценены по справедливости?
–
– Тут Панин прервал свою речь и молча принялся разливать чай.
– Что Потёмкин?
– подталкивая его к продолжению разговора, спросил Репнин.
– Разве о нём тебе не рассказывали?
– А что могли рассказать?
– Пока тебя не было в Петербурге, он сделал головокружительную карьеру. Был по чину ниже тебя, всего-то генерал-майором, а теперь стал таким же полным генералом, как и ты, перескочив одну ступеньку. Но дело не только в генеральском чине. В окружении императрицы он сумел занять то место, которое раньше принадлежало Григорию Орлову.
– А Васильчиков?
– Васильчиков отодвинут в сторону: Потёмкин стал первым фаворитом её величества. Государыня души в нём не чает. С её благословения он стал вице-президентом военной коллегии, подполковником лейб-гвардии Преображенского полка, возведён в графское достоинство Российской империи. На праздновании мира государыня вручила ему шпагу, осыпанную бриллиантами, а также свой портрет с драгоценностями для ношения на груди. В знак особого благоволения.
Репнин едва уловимо усмехнулся:
– Вы, Никита Иванович, говорите о Потёмкине так, словно люто его ненавидите, может быть, даже больше, чем ненавидели Орлова.
Прежде чем ответить, Панин помолчал немного, собираясь с мыслями:
– Ты прав, я ненавижу всех временщиков, которые толпятся вокруг императрицы. Я стараюсь скрывать это от других, но от тебя скрывать не стану. Таких людей нельзя допускать до государственного кормила, иначе своими авантюрными замыслами они могут погубить Россию.
– Но они уже прорвались к кормилу. Разве не так?
– Не совсем. Они пока встречают сопротивление со стороны истинных патриотов страны, и мы должны усиливать такое сопротивление, занимая ключевые должности в делах управления государством. И ты, князь, должен тоже занять одну из таких должностей.
– Что конкретно имеете в виду?
– Я уже стар и давно подумываю о том, кому передать руководство делами сношений с другими государствами. И каждый раз прихожу к заключению: более других на эту должность подходишь ты. Молчи, молчи, - не дал возразить своему собеседнику Панин.
– Сначала выслушай до конца. Я не буду ставить этого вопроса завтра или послезавтра. Я дам тебе отдохнуть, поразмыслить, а потом буду говорить с императрицей. Думаю, она со мной согласится. Как на сие посмотришь?
– Право, не знаю... Я чувствую себя солдатом, меня тянет к военной деятельности. Но ежели государыня примет такое решение...
–
– Постараюсь убедить её в этом.
Прервав деловой разговор, они выпили немного вина, попили чаю, после чего Панин поинтересовался у собеседника, когда он намерен поехать к государыне с докладом о своём пребывании в Константинополе.
– Сегодня уже поздно. Наверное, завтра. Но я надеюсь поехать к ней вместе с вами, - сказал Репнин.
– Тебе придётся ехать без меня, - сказал Панин.
– Насколько мне известно, сейчас в Царском Селе днюет и ночует Потёмкин, а я не желаю встречаться с этим человеком. К тому же я должен сначала внимательно изучить твой отчёт, чтобы выставить по делам сношений с Портой собственные предложения.
– А если о вас спросят, что мне сказать?
– Можешь сказать, что я болен. Придумай что-нибудь.
2
В Царское Село Репнин поехал утром. Должно быть, слишком поторопился, потому что в час своего прибытия он не увидел в приёмной ни одного посетителя. За столом скучающе сидел секретарь Безбородко.
– Государыня принимает?
– Принимает, - ответил Безбородко.
– Но у неё сейчас Потёмкин. Придётся подождать.
Ждать пришлось недолго. Потёмкин вышел из кабинета императрицы весёлый, ладный, красивый. Увидев Репнина, подал руку, затем покровительственно похлопал по плечу.
– Ты к государыне? Она немного утомлена, но будет рада тебя видеть. Подожди минуточку, я поговорю с ней.
Он вернулся в кабинет, но вскоре показался снова:
– Государыня тебя ждёт, проходи.
Он пропустил Репнина вперёд, сам вошёл следом.
На лице государыни Репнин не увидел никаких признаков утомления. Глаза её лучились счастьем влюблённой женщины.
– О, князь!
– воскликнула она, подавая руку для поцелуя.
– Мы с Григорием Александровичем только что говорили о вас - о вас и о сношениях с Портой. Садитесь поудобней и рассказывайте.
Репнин сел на предложенный стул, Потёмкин опустился в кресло, стоявшее в сторонке.
– Рассказывайте, мы вас слушаем.
– Право, я не знаю с чего начать. Я составил письменный отчёт, но он остался у графа Панина.
– А почему сам Никита Иванович не приехал?
– Граф немного приболел.
– Надеюсь, не очень опасно. Впрочем, мне довольно будет и вашего устного рассказа.
Государыню интересовали все подробности, и Репнину пришлось долго рассказывать о своём пребывании в Константинополе - как посольство въезжало в город, какие огромные толпы собирались на улицах, чтобы поглядеть на русских, с какими почестями принимали его, российского посла, в Серале, какие преподнесли подарки, о чём говорили на встречах с верховным визирем и султаном. Когда рассказ подошёл к концу, Потёмкин, как бы рассуждая сам с собой, проговорил: