Феминиум (сборник)

Первушина Елена Владимировна

– Святая Оанда, сотворившая мир, оставила нам их, ибо не один мужчина не смеет коснуться женщины. Ну же, вспомни, я не верю, что ты не слышал о них.

Растерянность в его глазах сменилась ужасом.

– Нет, – прошептал он, – нет, прошу вас…

Она сильно ударила его по лицу, до крови разбив губы перстнем.

– Молчи, – страшные пульсирующие зрачки приблизились, лишая воли, лишая сил, – молчи! Два кольца, помнишь, ты спрашивал о них, здесь еще два. – Наклонилась к его ногам, жестко сомкнулись, обтянутые бархатом, стальные ленты на щиколотках. – Это

и есть ритуальные замки святой Оанды, мой ученик.

– Прошу вас, не надо…

О святые, какие бездонные глаза, как небо. Сладкая судорога прошла по ее телу. Рванула шнуровку, нетерпеливо вырывая петли, и платье упало к ногам. Нагая, гибкая, шагнула к нему, не сводя жадного, страшного взгляда. У него потемнело в глазах и сердце вдруг забилось в горле тяжело, часто, судорожно.

Она сорвала с него одежду, нетерпеливо, грубо, любуясь его поджарым, мускулистым телом, чуть прихваченным до пояса загаром, ладонями пыталась унять его дрожь, вжимая в подушки, шепча что-то бессвязно-ласковое.

Тяжелые, шелковистые пряди коснулись его лица, запах разгоряченной, нагой плоти лип к коже смрадной, вязкой жижей. Он забился в путах, распятый, беспомощный, почти не осознавая происходящее, только стучала в голове отчаянная, лихорадочная мысль: так не должно быть, не должно, не должно…

Пальцы, бесстыдные, жесткие, впивались в его тело снова и снова, не ведающие отказа, чуткие, опытные, алчные, распаляя ответный, мучительный огонь. Он хотел закричать, но лишь беззвучно хватал воздух потрескавшимися, разбитыми губами.

Так не должно быть… не должно…

4

Лакл сладко потянулась всем телом, до истомы, до легкого сердцебиения. Халат тончайшего изумрудного шелка туго натянулся, холодя кожу. Погрузила ладони в медную пену волос и замерла, медленно вдыхая утренний, стылый воздух, впрочем, слишком холодный, чтобы наслаждаться им, стоя босиком у распахнутого окна. Зябко передернула плечами и торопливо вернулась на ложе, облачко подушек обняло, согрело.

…Шелк, да, именно этот оттенок, текли по телу ласковые, щекотные волны, именно этот, темно-синий, под цвет глаз. Нежная ткань под пальцами льется, холодит. Портниха одобрительно кивает, хороший вкус, светлейшая. И герб, вот здесь, на груди, нет-нет, сделай побольше, да, алым с золотом, пусть все видят – собственность рода Клайэдоннэ. Улыбка течет по мягким, влажным губам портнихи, все будут видеть, светлейшая, все…

Дверь ударила о стену, плеснув в глаза ярким бликом. Воительница, смуглая, с раскосыми ярко-зелеными, дерзкими глазами, отчеркнутыми рваной каштановой челкой, слегка кивнула, застыв на пороге.

– В чем дело, Киана? – Радость угасла свечой, задутой ветром.

Приглушила зеленое ресницами, шагнула в сторону. Втащила за шиворот Сенги, ударила, ставя на колени, замерла рядом, довольные искорки плещутся в смешливых, кошачьих глазах.

Что это? Лакл ошеломленно вгляделась, темно-синий костюм, который она только вчера подарила, был помят и изорван.

– Кто-нибудь объяснит мне, что здесь происходит? –

Стиснула бахрому подушки, холод тек по лицу.

– Он хотел сбежать, светлейшая.

– Что… – судорога перехватила горло, – что ты сказала?

– Сегодня. На рассвете.

Солнце, пронзительное, слепящее, било навылет, расчерчивая комнату рваными полосами. Там, в их пронзительном единении, – сгорбленная фигурка на коленях, далеко, невыносимо далеко.

– Иди. Ты свободна.

Бесшумно отступила Киана в полупоклоне, царапая смешливым взглядом, читая ее лицо, скользнула за порог, опять острый блик ударил по глазам.

– Как ты посмел? – Слова горьким ознобом текли по горлу.

– Вы не вправе задерживать меня здесь.

– Ничтожество! Я подарила тебе такую роскошную одежду. Во что ты ее превратил?

– Она мне не нужна.

– Цвет не понравился? Скажи какой, и я куплю!

Он дернулся как от удара.

– Верните мою одежду.

– Ты будешь носить то, что дам я.

– Я все равно убегу, – едва слышно прошептал он.

– Неужели? – Холод ядом ожег губы.

Яркая полоса света легла на его лицо, золотом вспыхнули волосы. Шелк горел, темно-синий, глубокий, ускользающий из пальцев.

– Наставник сказал…

– Наставник? Ты видел его?

– Да. Он приходил вчера. – Он смотрел на нее, плохо различая сквозь бьющий в лицо свет, только золотой силуэт на фоне ложа. – Вы должны меня отпустить.

Лакл шагнула к нему, свет и тень расплескались у ног ослепительными лепестками. Схватила за волосы, резко дернула назад, заглянула в глаза.

– Должна? – Спазм перехватил горло.

– Да, госпожа.

Она наклонилась к нему, вспыхнули огненным ореолом волосы, бросая на застывшее, страшное лицо горячие тени.

– Отпустить? – Холодные пальцы сжались сильнее.

– Я хочу… – Мурашки потекли по спине, перехватывая дыхание, но он все равно шептал, цепенея под ее взглядом: – Хочу стать жрецом.

Черная волна захлестнула ее, тяжелая, бесконечная, наполнила каждую клеточку стылым бешенством, тугой жадной ночью потянулась к ней сквозь тревожные струны света.

– Пойдем. – Она шагнула прочь, рвались у ног ослепительные струны, растворялась в крови черная волна.

– Я должен…

– Заткнись! – Ложе стылое, наполненное сумраком, обожгло ладонь. – Иди сюда.

Фигурка в перекрестии света дернулась, заметалась радужная волна по алому гербу, часто-часто, в такт дыханию.

– Я не привыкла ждать! Иди!

Он вскочил с колен, глаза огромные, неподвижные, как у загнанного зверя.

– Ну же. Чего ты ждешь? Иди сюда!

– Нет.

Голос едва слышный, как выдох, упал шуршащим листком, и смысл не сразу дошел до нее. Что он сказал? Ночь холодной волной гнева взорвалась внутри. Он посмел отказать?

– Я не привыкла требовать то, что любой мужчина обязан мне дать! – Она сорвалась с ложа, не чувствуя боли от вонзившихся в ладони ногтей. – Ты, которому я оказала великую честь, назвав своим избранником, посмел пренебречь мною? Да что ты о себе возомнил?