Феникс и ковер
Шрифт:
Пожалуй, если я попытаюсь описать вам, насколько грязны и чумазы были наши искатели приключений, вы мне просто не поверите. К счастью, единственными, кто мог их видеть в тот момент, были они сами. Крохотный домик, в котором они вылупились из подземной норы, оказался деревенской часовенкой, притулившейся на краю дороги, что вилась по желтым осенним полям в направлении одинокой башни. Повсюду простирались сады и пашни, но первые были пусты и неухожены, а вторые — изрыты глубокими коричневыми морщинами. Немного поодаль виднелось несколько маленьких хижин, окруженных рощицами фруктовых деревьев. Часовня же представляла собой нечто вроде навеса без передней стены — как сказал Феникс, это было
1
«Св. Жан де Люс. Молись за нас!» (фр.)
— Ты не знаешь, — обратилась она к Фениксу, — что это за доброе и милосердное дело, из-за которого ковер перенес нас сюда?
— Насколько я понимаю, — сказал Сирил, — нам следует найти владельца спрятанного сокровища и рассказать ему о нем.
— И что же, взять и отдать ему все до последнего? — изумилась Джейн.
— Конечно. Но вот только кто же этот самый владелец?
— На вашем месте я бы зашел в первый попавшийся дом и выяснил, кто является владельцем заброшенного замка, — посоветовала золотая птица.
Идея всем пришлась по душе.
Очистившись, насколько это было возможно, от пыли и грязи, они зашагали по дороге. Вскоре им повстречался крошечный родничок, пробивавшийся из склона холма и стекавший в грубо отесанную каменную выемку, окруженную до такой степени пыльными зарослями листовика, что их с большим трудом можно было назвать зелеными. Здесь дети начисто отмыли себе лица и ладони, вытерев их носовыми платками, которые, как всегда в таких случаях, показались им чересчур маленькими. Что же до Роберта с Сирилом, то их платки едва было не вернули их в прежнее допомывочное состояние. Однако, несмотря на эти маленькие казусы, вся компания стала выглядеть гораздо чище, чем до того.
«Первым попавшимся домом» суждено было стать небольшому белому коттеджу с зелеными ставнями и красной черепичной крышей. Вокруг дома был разбит маленький, но очень аккуратненький садик, а сквозь него к дому была проложена прямая, как стрела, дорожка, по обеим сторонам которой стояли огромные каменные вазы для цветов — вот только никаких цветов в это время года уже давно не было.
С одной стороны к дому примыкала широкая веранда с деревянными подпорками и решетчатыми панелями, плотно занавешанными ковром из виноградных лоз. Она была гораздо шире, чем наши английские веранды, и Антее вдруг подумалось о том, какое неизбывное очарование таила она в себе, когда меж изумрудных листьев винограда выглядывали налитые золотом грозди. Теперь же ее обвивали одни бурые стебли да желтые побеги с несколькими случайно застрявшими в ней сморщенными листьями.
Дети подошли к парадному входу. Крыльцо венчала узкая зеленая дверь с выступавшей наружу ручкой дверного
— Вот черт! — ругнулся он. — Мы же не знаем ни слова по-французски!
Как раз в этот момент дверь отворилась и на пороге возникла очень высокая и худая женщина с редкими локонами, по цвету напоминавшими бледно-коричневую бумагу или дубовую стружку. Она была одета в отвратительного мышиного цвета платье и подпоясана белым шелковым фартуком. Глаза у нее были маленькие, серые и совсем-совсем некрасивые. Вдобавок, они были окружены красными ободками, какие имеют обыкновение возникать у людей, которые недавно плакали.
Она обратилась к детям на языке, который они безошибочно определили как иностранный. Ее быстрая фраза заканчивалась чем-то весьма напоминавшим вопрос. Естественно, никто даже и не попытался ответить на него.
— Что она говорит? — сказал Роберт, беспокойно заглядывая за отворот своей норфолкской куртки, где в данный момент гнездился Феникс. Но прежде, чем Феникс успел ответить, бледно-коричневая женщина всплеснула руками, и ее лицо осветилось самой очаровательной улыбкой, какую детям только доводилось видеть в жизни.
— Так вы… Так вы пр-р-р-р-р-рибыли из Англии! — воскликнула она. — Я люблю Англию сильно так! Mais entrez — entrez onc tous. То есть, я имела сказать, заходите же — все-все заходите. Только не забудьте ноги о ковер вытрать.
И она указала на дверной коврик.
— Мы только хотели спросить…
— Я отвечу вам все, что вы желаете спросить, — сказала леди. — Заходите только!
Делать было нечего — дети прошли в дом, тщательно вытерев ноги о половичок и надежно запрятав свой бесценный ковер в самом дальнем углу веранды.
— Самые счастливые дни в моей жизни, — говорила леди, закрывая за ними дверь, — имели место быть в Англии. С тех пор утекло немало лет, но я английской речи не слыхала больше. О, ваши голоса чудесные отвергают в прошлое меня!
Столь сердечный прием немного ошеломил детей, и особенно мальчиков, которые, взглянув сначала на изумительной чистоты красно-белый паркет холла, а потом — на натертые до солнечного блеска доски гостиной, вдруг почувствовали, что ботинки у них на ногах стали вдвое больше и тяжелее.
В камине очень ярко, очень весело и очень микроскопично полыхал деревянный домик, аккуратно сложенный из крохотных поленцев непонятной природы. Вдоль окленных выцветшими обоями стен были развешаны портреты каких-то непонятных леди и джентльменов в овальных рамах. На каминной доске наличествовали призрачные серебряные подсвечники. Посреди комнаты стоял утонченный до степени полного исчезновения стол, окруженный такими же полупрозрачными креслами. Словом, помещение было на редкость пустоватым, но, как это часто бывает в иностранных домах, эта пустоватость воспринималась чуть ли не как предмет роскоши.
К столу было придвинуто столь ненадежного вида кресло, что даже его высокая спинка не внушала уверенности в безопасности установленного на нем табурета, на котором, в свою очередь, был кое-как пристроен вызывающе иностранного вида младенец. Так вот, на этом младенце был черный бархатный камзольчик и плоеный кружевной воротничок — из тех, что Роберт не решился бы надеть под страхом немедленной и жестокой смерти. Хотя, с другой стороны, Роберт этому мальчишке, наверное, в отцы годился.
— Ох, ну и красотища! — воскликнули дети в один голос.