Феникс и ковер
Шрифт:
А французская леди, надев чёрный облегающий плащ, восхитительную чёрную шляпку и деревянные башмачки поверх домашних тапочек, повела всех по улице к такому же беленькому домику. Там жил священник. Он учтиво пригласил всех войти, спрятав за своей учтивостью крайнее удивление от такого необычного визита.
Французская леди, с чисто французской жестикуляцией и подёргиванием плечами, и, конечно же, на чисто французском языке пересказала священнику то, что она услышала от ребят.
– Он думает, – шепнул Феникс, – что от её горестей и бед она повредилась в уме. Как жаль, что вы не знаете
– Я знаю кучу французских слов, – возмущённым шёпотом ответил ему Роберт. – Но это всё больше про карандаш сына садовника или ножичек племянницы пекаря. В учебнике всё попадаются такие слова, которые никому никогда не могут пригодиться.
– Но если я заговорю, – сказал Феникс, – он решит, что и он тоже сошёл с ума.
– Научи меня, что сказать.
– Скажи так: «Се вре, мосьё, вене донк вуар».
Роберт снискал уважение всех, когда вдруг выговорил то, чему научил его Феникс. Правда, это прозвучало так:
– Сей врей, муссу, вени донк вуав.
Священник испытал некоторое разочарование, поняв, что на этом кончился у Роберта весь запас столь полезных французских слов.
Но по крайней мере он убедился, что если леди и сошла с ума, то она в этом не одинока. Он надел свою широкую бобровую шляпу, запасся свечами и спичками, прихватил лопату, и все двинулись по склону холма к придорожной часовенке.
– А теперь я пойду первым, – сказал Роберт, – и покажу вам, где лежит золото.
Подцепив камень, закрывающий люк, лопатой и сдвинув его с некоторым усилием, все последовали за Робертом и обнаружили золото там, где оно и лежало. Всех четверых ребят переполняла радость, что им удалось сделать такое доброе дело.
Пожилая леди и священник захлопали в ладоши, потом заплакали от радости и, наконец, опустившись на колени, стали перебирать золотые монеты руками и заговорили о чём-то по-французски сразу оба одновременно. Леди обняла каждого из ребят по три раза, называя «ангелами-хвалителями», в волнении путая английские слова. Священник потряс руку каждому обеими руками. Оба они, священник и леди, всё говорили и говорили что-то друг другу, и это звучало так по-французски, что решительно ничего нельзя было понять.
– Самое время удалиться, – мягко посоветовал Феникс.
Ребята потихонечку выбрались на свет. Те двое были так увлечены разговором, что и не заметили, как исчезли «ангелы-хвалители».
А «ангелы-хвалители» побежали к дому, где на веранде их дожидался ковёр. Они расстелили его, скомандовали: «Домой!» – и никто их не увидел, кроме маленького Анри, который, расплющив нос об оконное стекло до состояния пуговицы, наблюдал за ними с интересом. Но когда он попробовал рассказать об этом тётушке, она постаралась уверить его, что он видел это во сне. Так что с этим было всё в порядке.
– Это самое лучшее, что нам удалось в жизни сделать, – сказала Антея, когда они принялись обсуждать происшедшее за чаем. – В будущем с помощью ковра мы будем совершать только такие поступки.
– Хм, – хмыкнул Феникс.
– Что ты сказал? – не разобрала Антея.
– Так, ничего, – отозвался Феникс. – Это я просто размышляю.
Глава седьмая
Персидское мяуканье
Если
Ну и тут же письмо вылетело у него из головы, и он вспомнил о нём только тогда, когда они раза три промеряли шагами платформу на вокзале Ватерлоо взад и вперёд, а это значит прошли туда-сюда в итоге шесть раз, где их толкали в толпе пассажиров, и на них кричали «Посторонись!» носильщики с гружёными тележками. В общем, выяснилось, что никакой тёти Эмили на вокзале нет и не предвидится.
И только тогда до Роберта дошло, что он наделал. Он воскликнул: «Чёрт подери!» – и застыл на месте с открытым ртом. Когда остальные поняли, в чём, собственно, дело, они высказали Роберту всё, что они о нём думают.
– Надо поехать в Крайдон и найти тётю Эмили, – сказала Антея.
– Конечно, сейчас, – фыркнул Сирил. – Воображаю, как обрадуются эти Джевонсы, которые увидят всю нашу компанию, да ещё с кучей барахла.
Тётя Эмили действительно жила вместе с четой Джевонсов, людьми весьма чопорными. Они были средних лет, любили изящно одеваться, обожали посещать дневные спектакли и ходить по магазинам. Детей они решительным образом не переносили.
– А я бы предложила поехать назад к маме, – сказала Джейн. – Мама нам обрадуется.
– Ага, обрадуется, – сказал Сирил. – И погладит Роберта по головке за то, что он наделал. Нам надо добраться до дому самим. Когда родители узнают об этом, они не станут сильно сердиться. Денег на «тарахтелку» мы наберём.
Они остановили возницу, их называли тогда «тарахтелкой» или «четырёхколёсником», до ужаса старомодно, и отправились домой.
Сирилу пришлось расстаться с золотой монеткой, которую дедушка подарил ему на Рождество. Было до ужаса жаль, но Сирил не стал торговаться, не желая уронить своё достоинство. Они сгрузили вещи на крыльце, и Сирил велел кебмену уехать.
– Я не хочу, чтобы Элиза и кухарка видели, что мы приехали одни, – сказал он.
Он позвонил в дверной колокольчик, но что-то сразу никто не отзывался.
– Переодеваются они там, что ли, – сказала Джейн.
Сирил позвонил снова. Колокольчик постарался дать ребятам понять, что в доме решительно никого нет. Они опять позвонили и внимательно прислушались. Душа у них ушла в пятки. Просто ужасно не иметь возможности войти в свой собственный дом холодным промозглым январским вечером!