Ферма звезд на краю земли
Шрифт:
— Зато я знаю, какого цвета твоя душа, — сказал он, пододвигая ко мне чашку. — Наблюдаю все оттенки твоих эмоций, иногда непривычных — они очень яркие и чистые, почти как у детей. Твою внутреннюю свободу — в нашем мире редко такое встретишь. Твое упрямство. А еще я превосходно чую запахи — ты божественно пахнешь, Стася. Этот запах хочется слизать с тебя, как крем с пирожного.
— Надо же, — только и смогла ответить.
Выходит, макияжем можно пренебречь, ему все равно. Зато от духов пришлось бы отказаться, если бы они у меня были…
Я что же, строю планы на совместную жизнь?
— Да… А прямо сейчас я вижу тень обиды, — произнес он ласково. — Чем я тебя задел?
Вот же… Мне теперь что, даже за свои мысли перед ним отчитываться? Не буду. Пусть даже не надеется. Захотелось сказать что-то колкое, задеть его в ответ. Все равно что, не раздумывая.
— Запахи, значит. Поэтому у тебя дома так холодно, чтобы любовницы не потели?
На секунду Тео замер с удивленным видом, и вдруг рассмеялся. Коротко, сухо, будто каменная крошка рассыпалась. Я впервые увидела, как он смеется вот так, в голос. Раньше открытых проявлений эмоций себе не позволял.
И немедленно почувствовала, что таю, ничего с собой поделать не могу. Рядом со мной он другой, не такой, как со всеми. Я для него особенная.
— Ну что у тебя в голове, Стася! Это же мой дом, я все в нем устроил под себя. При чем тут любовницы? — и добавил, не дав мне возможности возмутиться тем, что сам факт наличия любовниц он не отрицает: — Я совершенно не против, если ты вспотеешь. Мне это даже понравится.
На это я не нашлась что ответить. С ним можно говорить об интимных вещах? Какая разница, я ведь о другом хотела бы поговорить.
— Мне нужно задать столько вопросов. Я ведь почти ничего о тебе не знаю, и все эти сплетни… И почему мы должны ото всех скрываться?
Тео придвинулся ближе и взял мое лицо в ладони. Сейчас снова поцелуем заставит замолчать. Не то чтобы я была сильно против, но…
— Не надо, прошу. Не сейчас. Дай мне еще хотя бы одну ночь, — сказал он, а я против воли смотрела на его губы. Предвкушая, как прикоснусь к ним, вот-вот, достаточно послушаться и прекратить болтовню.
— Чтобы что? — выдохнула, осознавая, что он все это чувствует.
— Чтобы любить тебя.
— Тогда почему только одну?
— Потому что когда получишь ответы на все свои «почему», ты вряд ли вернешься…
Он был так близко, что ощутила на коже его теплое дыхание. Расстегнул пуговки на моей блузке, не торопясь, одну за другой. Наверное, он прав — не надо больше ни о чем спрашивать, он ведь меня не для разговоров ждал.
— Зря ты так думаешь, — прошептала я и коснулась его губ своими.
Пусть думает что хочет и делает что пожелает. Не буду ничего объяснять, сам увидит, как сильно мне нужен. Не из любопытства и не на одну ночь. Такой, какой есть.
Мы вернулись в его спальню, все такую же холодную и темную. Я попросила зажечь свет, хоть немного, и чтобы он снял повязку, и я бы наконец смогла его рассмотреть. Но Тео отказался. Он все еще мне не верил. Почему-то считал, что оттолкну его, узнав, какой он на самом деле.
Зато позволил делать все, что захочу, и в ответ ласкал меня так, как мне нравится, угадывая желания, даже те, в которых не смела признаться. Снова подчиняя себе, заполняя собою без остатка, лишая воли и не встречая сопротивления.
Чтобы после вновь проводить до поворота и уйти, ни о чем не спросив и ничего не обещая. Стать прежним Тео, отстраненным, непонятным. Чужим.
41
— Надо же было установиться ясной погоде именно в полнолуние, — сокрушался Йенс за утренней чашкой кофе. — Да еще ветреной… Весь день придется наведываться на ферму, проверять затемнение. Надеюсь, вы не планировали на сегодня важных дел?
Планировала. Тео. Прошлой ночью он опять не велел приходить, и я успела соскучиться. Его и так было слишком мало — всего несколько часов, которые мы проводили в постели. И еще меньше — на разговоры в перерыве, если он захочет разговаривать.
Больше мы нигде не встречались с того дня, как я постучала в его дверь. А сегодня я должна буду пожертвовать и этими часами из-за ветра и полнолуния? Что за кабальные условия, трудовой инспекции на них нет!
Но я дала обещание молчать. Поэтому взяла себя в руки и ответила, пряча обиду:
— Какие у меня могут быть дела важнее работы! Если нужно — побегаю, куда деваться.
Йенс посмотрел на меня задумчиво и ничего не сказал. Мы вообще мою личную жизнь больше не обсуждали, даже если он и замечал, что я куда-то ночами бегаю, то делал вид, будто не заметил. Я догадывалась, что такое поведение здесь считается неприличным, и была искренне благодарна за то, что он меня не осуждает.
А вечером, когда отправились проверять затемнение, я умудрилась все испортить. Не выспалась, замечталась, любуясь залитыми лунным светом холмами. Он был таким ярким, словно в небе включили прожектор. Закутанные в непроницаемые покрывала поля из моря света превратись в озера мрака, этой ночью все было наоборот.
Очередной порыв ветра заставил отвлечься от созерцания — мне показалось, будто угол одного из полотнищ плохо закреплен. Веревка отсырела, узел затянулся и никак не поддавался. Я с психа дергала его, даже зубами себе помогала, наконец справилась, но ветер вновь налетел с неожиданной силой. Вырвал конец из рук, откинул край темной ткани.
— Анастасия, осторожнее! — окрикнул Йенс.
Зря — я отвлеклась на него, упустила время, и созревающие звезды открылись лучам лунного света. Замерцали, вспыхнули ярче. И вдруг начали отрываться от веток, одна за другой. Они не падали — взлетали. Медленно кружась, роем огоньков устремлялись в небо, навстречу луне.
Это было так невероятно и так прекрасно, что я застыла, любуясь. Совершенно забыв, что это мой будущий урожай, мои деньги, и часть из них сейчас улетает в небеса.
Попыталась поймать одну из искорок, но они оказались чувствительны к движению, уворачивались, будто живые. Аккуратно, чтобы не спугнуть, поднесла ладонь к другой, схватила — та выскользнула, упруго просочившись сквозь пальцы.