Фея Семи Лесов
Шрифт:
– Да вы просто с ума сошли! Вы не в себе, дорогая! Вы сделаетесь посмешищем для всего королевства!
– Ах, вот какие у вас понятия о добродетели! Вы, наверно, понимаете добродетель только как целомудрие и скромно опущенные глаза!
– Не идите против своего отца, Сюзанна. Вы не понимаете, что затеваете. Вы слишком юны для этого…
– Если я юна, то меня можно просто изнасиловать, да?
– Поговорите с отцом.
– Если бы это было возможно!
– Попытайтесь еще раз. Он любит вас…
– Все это ложь, – сказала я гневно. – Никого он не любит. У него в голове только
Ничего больше не сказав, я выскочила из комнаты и, опрометью спустившись по лестнице, попала прямо в объятия Маргариты.
– Я иду звать вас завтракать, – сказала она.
– О, именно ты мне и нужна! – воскликнула я, увлекая горничную в свою комнату. – Мне так много нужно тебе сказать!
Маргарита, ворча, последовала за мной и, уловив сложность момента, заперла дверь на задвижку.
Я присела на краешек стула, торопливо достала лист бумаги и задумалась.
– Снова вы что-то затеяли, мадемуазель, – сказала Маргарита. – А ведь вам завтра ехать.
Я молчала, сосредоточенно размышляя.
– Даже не знаю, как посмотрит вам в глаза господин герцог, – продолжала Маргарита: ей было трудно помолчать даже минуту. – Я бы со стыда сгорела после такого поступка. И вам очень повезло, мадемуазель, что поблизости оказался такой благородный молодой человек, как господин виконт. Вот это настоящий аристократ! С первого взгляда видно, какой он душка. А госпожа виконтесса…
– Тише, – сказала я, – не надо об этом. Маргарита была единственным человеком, знавшим о моих отношениях с виконтом и моих чувствах к нему.
Моя рука, отложив в сторону исчерканный черновик, старательно вывела на бумаге:
«Неотложное дело вынуждает меня просить Вас быть сегодня в трактире „Путеводная звезда“. Лицо, не имеющее возможности указать здесь свое имя, будет ждать Вас там от полуночи до четырех часов утра.
От Вашего благородства и отзывчивости зависит честь знакомой Вам особы».
– Прочти, – сказала я, протягивая Маргарите свой труд. Записка адресовалась виконту де Крессэ. Я написала ее с таким умыслом, чтобы непосвященный ничего не мог понять. Зачем мне нужна была эта встреча? Благовидный предлог для Маргариты был найден. Я скажу, что поскольку королева, может быть, захочет вступиться за меня и наказать герцога, то крайне необходимо сначала переговорить с виконтом. Он же свидетель всего происшедшего, он мой защитник…
Но была и другая причина, в которой я не решалась признаться самой себе. Не могла я уехать в Париж, не повидавшись с Анри. Вся моя душа рвалась на части, едва я думала об этом. Неужели это любовь – настоящая, сильная, чистая, как в романах? Ну, может быть, не совсем чистая… Когда я вспоминала об объятиях, в которых побывала, о поцелуях и смелых ласках, внутри у меня все пело от тревожно-сладкого чувства. Это чувство сдерживалось, словно оковами, одной преградой – девственностью. По крайней мере, я так воображала. Мне уже шестнадцать, а я такая несведущая в этих делах. Провела целое лето в Сент-Элуа и ничуть не поумнела… Вокруг я замечала столько чувственности: отец и Каролина, конюхи со служанками на сене в риге – я заставала их, когда входила неожиданно. Нет, никак нельзя явиться
Я только побаивалась, что если дело дойдет до последней точки, то это будет слишком страшно и больно. В монастыре много болтали об этом… Возможно, я спешу? Возможно, когда пройдет года два-три, я сама буду удивляться своей глупости?
Я пододвинула скамеечку, быстро встала на колени перед распятием, несколько раз перекрестилась.
– Святая Катрин! Честное слово, я не хочу грешить. Я знаю, то, что я задумала, – это грех. Но что же мне делать? Все вокруг тоже грешат. Мне так трудно оставаться добродетельной. Над добродетельными все смеются. И я обещаю, что, если я согрешу, я обязательно покаюсь. Но согрешить мне необходимо…
Я обернулась. За моей спиной стояла Маргарита, сжимая в руке письмо к виконту.
– Вот уж первый раз замечаю, мадемуазель, что вы по своей охоте молились, – сказала она. – Упрекать вас не в чем: к мессе ходите, молитесь каждый день, даже исповедуетесь… Но ведь не слишком это все искренне, правда?
Я поднялась с колен.
– Судя по письму и по молитве, вы какое-то запутанное и темное дело задумали, – произнесла Маргарита. – Кому отослать эту бумагу?
Я схватила ее за руку.
– Ступай в Крессэ, Маргарита! Это письмо нужно отдать самому Анри де Крессэ и быстро уйти, не дожидаясь ответа. Я никому, кроме тебя, этого не доверю.
Маргарита молча погладила мои волосы.
– Так ты пойдешь? Она вздохнула.
– Да уж куда мне деваться. Как я поняла, принцу де Тальмону об этом знать не следует.
– Правильно.
– Ну, а если что скверное случится между вами и господином виконтом в «Путеводной звезде»? Ежели вы на что дурное решились?
Я метнула на нее такой взгляд, что Маргарита вздрогнула.
– Полноте! Глаза у вас просто бешеные сделались. Стало быть, уж давно на дурное решились. Я все вижу… Но ведь я верная горничная, правда? Я на все согласна, лишь бы угодить своей молодой барышне… Пойти-то я пойду, но раньше, чем к вечеру, не вернусь. Вы же знаете, мадемуазель, я не так уж скора на ноги. Да и погода скверная…
– А поедешь ли ты со мной в «Путеводную звезду»?
– Вы меня загоняете до смерти. Я же старуха – куда мне с вами?
– Ты не старуха. И ты поедешь. Горничная лукаво улыбнулась.
– Ведь поедешь же, правда?
– Да уж конечно, мадемуазель. Куда вам без меня!
Я в порыве благодарности бросилась ей на шею. Маргарита обхватила меня теплыми большими руками, и мне стало так хорошо, словно я находилась в объятиях матери.
– Совсем вы еще ребенок, – сказала Маргарита. – Ведете себя как дитя.
– Как же… как же ты меня отпускаешь сегодня ночью? – спросила я смеясь.
– Да с вами и черт не сладил бы, мадемуазель! Вас не отпусти, так вы наверняка в окно выпрыгнете… Да и было бы о чем печалиться! Мне бы, например, даже обидно стало, если бы вы полюбили этого проклятого герцога. Ведь он самая настоящая каракатица. А вы – уж такая красотка… Отчего бы вам не позабавиться?