Фея Семи Лесов
Шрифт:
Во мне протестовала стыдливость, а невинность и испуг сковывали движения, делали почти нечувствительной к ласкам. Я была еще совершенно чиста и девственна, и мне трудно было преодолеть страх перед первой близостью. А его руки были так настойчивы и дерзки, что я цепенела.
– Боже мой, разве это обязательно? – пролепетала я, вся дрожа. Он склонил меня на деревянный стол – первое, что подвернулось. – Мы ведь еще увидимся с вами…
– Когда?
Он ласкал меня, странным шепотом успокаивал и убаюкивал мою настороженность, и я сдалась, не найдя в себе сил сопротивляться до последнего. Он
Я упала навзничь, закрыла руками пылающее лицо. Взлетели вверх мои юбки, и властная мужская рука проникла туда, где не бывал еще никто. Я вскрикнула от страха, вскинулась, почувствовав, как скользнуло между ногами что-то непомерно сильное, горячее и упорное, но тут же сама подавила свой крик. Мне стало очень больно, словно что-то оборвалось у меня внутри, я застонала, извиваясь в его руках, хотела оттолкнуть его от себя, чтобы унять эту мучившую меня боль. Но он навалился на меня еще сильнее, жарко дышал в лицо, а эти частые толчки, проникающие внутрь меня все глубже, были настоящей пыткой. Я зажмурилась, стиснув зубы, задыхаясь в собственной боли и волосах, упавших мне на лицо. Это длилось неимоверно долго… Потом что-то изменилось, он вдруг обмяк, отпустил меня, и боль стала глуше.
Я вытерла слезы на щеках, нагнулась, оправляя платье. Я ни за что не сказала бы, что была рада случившемуся, но и стыдно мне не было. Мы избегали смотреть друг на друга. Не казалось странным то, что все осталось по-прежнему, несмотря на произошедшее между нами.
В дверь постучали.
– Мадемуазель! – услышала я приглушенный голос Маргариты. – Давно уж пора ехать!
Я опрометью выскочила за дверь, желая во что бы то ни стало избежать любых разговоров с Анри. Маргарита, взглянув на меня, сразу все поняла. Но ничего не сказала. Только поправила распустившиеся волосы, платком вытерла слезы у меня на щеках. Как я была благодарна ей за это молчание!
Мы под дождем ехали в Сент-Элуа; тряслись на дорожных ухабах… И всю дорогу, а также потом, дома, когда я обмывала кровь с внутренней стороны бедер, сквозь обрывки неприятных ощущений и шквал сумбурных воспоминаний, меня не переставала мучить одна мысль: и это все? Именно таким оказалось то, о чем я столько слышала? Я не могла понять глупость людей, занимающихся этим делом. Одного раза с меня вполне достаточно…
И что все-таки заставляет женщин переживать это снова и снова?
Утром отец, увидев мое бледное от бессонной ночи лицо и заплаканные глаза, задал мне несколько вопросов по этому поводу. Что случилось? Уж не больна ли я? Я отрицательно покачала головой. Скорее бы уехать в Париж…
Честное слово, я уже нисколько не жалела о том, что покидаю Бретань.
ГЛАВА ПЯТАЯ
ФРЕЙЛИНА МАРИИ АНТУАНЕТТЫ
В тот день уже с семи утра все в нашем парижском доме на Вандомской площади перевернулось вверх дном.
В одном полураспахнутом пеньюаре, босая, я носилась по этажам, стремясь за всем уследить, все проверить, и пышные распущенные волосы вихрем взлетали у
Шутка ли сказать – представление ко двору! Первый бал в Версале! Такое бывает только раз в жизни.
На первом этаже портнихи делали последние стежки на платье, предназначенном для торжественного случая, доводили до последнего блеска кружева, тесьму, пелерины, распаковывали огромный сундук, наполненный мелочами дамского туалета, выписанными специально для сегодняшнего дня из самых знаменитых мастерских Европы, разумеется, и из французских.
На кухне стоял пар от множества греющихся на углях утюгов. Я поспешила поскорее удалиться отсюда, бессознательно опасаясь ожога. Ведь у меня такая свежая чудесная кожа! Если я обожгу палец, мне уже ни за что не удастся протянуть руку для поцелуя. Разве что в перчатке, но это считается дурным тоном.
– Мадемуазель! – раздался громовой окрик Маргариты. – Ванна готова!
В одно мгновение я взлетела по лестнице наверх. Если Маргарита зовет, значит, вода нагрелась до такой температуры, какая наиболее благотворно действует на кожу… В ванной комнате стоял головокружительный запах розмарина, мускуса и каких-то новых, очень модных духов под названием «Сок лилий».
– Поторапливайтесь, мадемуазель, – ворчала Маргарита, – к полудню вы должны быть готовы.
– Почему к полудню? Я слышала от папы, что его величество назначил нам аудиенцию на пять вечера!
– Так ведь надо еще до Версаля доехать!
Я прикусила язык, вспомнив, что нахожусь в Париже, и принялась торопить горничных. Маргарита возражала:
– Слишком спешить тоже не следует, милочка! Ежели вы пробудете в ванне меньше трех четвертей часа, то не будет никакого толку. Нужно, чтобы кожа стала душистой и нежной.
Я послушалась, полагая, что она более сведуща в этих делах. Служанки обернули меня простыней. Не дожидаясь туфель, я босиком выскочила из ванны и, оставляя на полу влажные следы ног, быстро пошла в комнату.
– Ну, неугомонная ваша душа! Вот простудитесь, будете потом чихать да кашлять перед их величествами!
Я топнула ногой.
– Одеваться, скорее одеваться!
Дениза, хорошенькая служанка примерно моих лет, побежала вниз за нижним бельем. Его приобретал для меня отец – уж не знаю, чьими советами он руководствовался, но я была в восторге от его вкуса. Белоснежные шелестящие панталоны из тонкого, как паутинка, шелка, чулки перламутрово-телесного цвета, сотканные из прозрачной шерсти ангорских коз и китайского шелка с вплетенными в него сверкающими нитями…
– Ну-ка, мадемуазель, теперь напрягитесь! Для вашего платья талия должна быть не больше шестнадцати дюймов!
Я наклонилась, ухватилась руками за спинку тяжелой кровати, понимая, что мне предстоит нелегкое испытание, и так втянула в себя воздух, что потемнело в глазах. Маргарита с подручными мгновенно затянули шнурки корсета. Когда я перевела дыхание, мне показалось, что в таком виде я даже ходить не смогу.
– Нет, вы только посмотрите, какая вы изящная!
Вид тоненькой талии, крепко зажатой между пластинками из китового уса, – тоненькой, как стебелек, – мгновенно улучшил мое настроение. Я, кажется, даже смогла чаще дышать…