Фея Семи Лесов
Шрифт:
– Котильон! – провозгласил обер-церемониймейстер.
Но кто же откроет бал? Граф д'Артуа все еще выбирал себе пару, разыскивая кого-то глазами… Но вот он двинулся с места, пошел через зал в сторону благотворительного киоска. Десятки взглядов следили за ним, у женщин замирало сердце.
Он шел ко мне, и это я поняла сразу, до того, как это поняли другие. Принц крови смотрел на меня, и в груди у меня похолодело. Он подошел и поклонился мне; я машинально сделала реверанс.
– Мадемуазель, прошу вас оказать мне честь и открыть вместе со мной бал, который дает его величество король.
Я
– Монсеньор, но как же… как же королева?
– Королева? Она будет рада танцевать с Ферзеном, а герцог, уже пригласивший вас на танец, удовлетворится мадам де Полиньяк.
Я была в ужасе, что королеве придется идти в паре вслед за мной, но брат короля сам взял меня за руку – она была холодна, как лед. Я чувствовала, что становлюсь участницей скандала, но граф д'Артуа повел меня на середину зала, и я не противилась этому. Зазвучала музыка, и мы с принцем открыли бал.
Улыбка Марии Антуанетты успокоила меня. Она даже не заметила, что произошло. Мужественный красавец швед де Ферзен настолько завладел ее вниманием, что она не думала ни о чем другом.
А я вдруг почувствовала радость от того, что танцую…
Я была в центре внимания всех мужчин и могла купаться в лучах славы. Робость моя прошла, пропал даже страх перед необыкновенно скользким паркетом зала… Танцевала я хорошо, и знала об этом, что придавало мне уверенности. Мелькали ленты, парики, напудренные косы, золотые эполеты, ожерелья на обнаженных шеях, сверкали чьи-то глаза, смеялись чьи-то губы; в этой суматохе я даже не заметила, как разошлась с графом д'Артуа…
Я оказалась в паре с Ферзеном, затем с Лозеном, потом побывала в объятиях Рэжкура, Куаньи, Жюля де Полиньяка, Граммона, дю Плесси де Ришелье и многих других, и, обойдя полный круг котильона, снова встретилась с братом короля. Потом звучали другие танцы, и, припоминая монастырские уроки, я танцевала легко, беззаботно, едва касаясь сверкающего пола розовыми туфельками…
Очередной кавалер отвел меня на место, когда был объявлен перерыв в танцах, и целая толпа самоуверенных шумных мужчин окружила меня. Один протягивал мне бокал кларета, другой предлагал шоколад, третий – засахаренные фрукты из бонбоньерки, четвертый принес душистое желе в хрустальной вазочке… Я смеялась, обмахиваясь веером, щеки у меня пылали от сознания собственного успеха и всеобщего веселья… Здесь было много, очень много красивых женщин, но все же я была новенькая и на меня обращали больше всего внимания. Кавалеры что-то говорили мне, но я мало их слушала, часто отвечая невпопад. В ушах у меня звучала волшебная музыка, происходящее казалось мне фантастическим сном, сказочной феерией. Как удивится Анри, когда я расскажу ему обо всем этом великолепии!
– Похоже, – шепнул мне на ухо отец, – брат короля без ума от вас, дорогая.
Снова зазвучала музыка, на этот раз более медленная; начинался менуэт. Я уже не запоминала имен тех, кто приглашал меня, а танцевала со всеми без разбору любые танцы, какие только ни звучали под сводами Версаля. Голова у меня кружилась, я откидывалась назад, стараясь глотнуть побольше воздуха,
– Что же вы молчите, принцесса? – услыхала я голос.
Я очнулась, обнаружив, что нахожусь в объятиях графа д'Артуа. Господи ты Боже мой, это какой уж танец?
– Знаете, принц, – сказала я, – вы меня простите, но я не заметила вас.
– Ну, разумеется. Красавица отрешилась от мира!
– Немножко.
– Вы сейчас похожи на вакханку, мадемуазель.
– Да?
– И слегка – на графиню Дюбарри.
– А на Диану де Полиньяк я не похожа? – спросила я. – Ах, монсеньор, осторожнее! Вы едва не наступили мне на ногу.
– Вы моложе герцогини де Полиньяк, и куда красивее.
– Но она, – протянула я кокетливо, – она ведь слывет при дворе большой интеллектуалкой…
– Как быстро вы схватываете придворные сплетни!
– Когда сплетни слышатся на каждом шагу, немудрено их запомнить.
– А разве о Диане так много сплетничают? – Он насторожился.
– Ну конечно, монсеньор, – рассмеялась я, – кто же может обойти вниманием вашу фаворитку!
– Мою фаворитку? Но у меня ее уже нет.
– Отчего же, монсеньор? Вы поссорились?
– После того как я увидел при дворе одну очаровательную юную прелестницу, я решил поменять фаворитку.
– О, монсеньор! Вы меняете их как перчатки? Какое неуважение к столь высокой государственной должности! Говорят, иногда фаворитка делает политику.
– А вы, принцесса, вы бы согласились делать политику при какой-нибудь важной особе?
– При ком, сударь? – осведомилась я лукаво.
– Ну хотя бы при мне.
Я расхохоталась.
– Быть фавориткой вашего высочества? О, только после того, как вы станете королем!
– Вы смеетесь, мадемуазель?
– Смеюсь, конечно, смеюсь! Как же еще ответить на ваше слишком откровенное предложение?..
– Танец, кажется, заканчивается, мадемуазель.
– Ну так отпустите же меня, сударь, и проводите на место…
Я не поняла сразу, что он хочет сделать: его руки сильно сжали меня, и он сунул прямо мне за корсаж какую-то записку.
У меня перехватило дыхание от подобной дерзости. Я даже не смогла ничего сказать, а принц отошел, нахально посмеиваясь. Я топнула ногой. Надо же, какие нравы здесь, в Версале!
Бал гремел, и обер-церемониймейстер де Дрио-Брезе то и дело объявлял новые танцы. Тот, кто устал, мог удалиться в уютные гостиные, где лакеи подавали ароматный кофе, сигары и сладости. Там вовсю шла игра в карты.
Ускользнув от многочисленных кавалеров, наперебой ухаживавших за мной, хотя я даже имен их не знала, я отошла за колонку и быстро распечатала крохотную записку, переданную мне принцем таким необычным образом. Она была написана четким почерком, словно принц заказывал ее у каллиграфа:
«Прекрасная дама,
Ваш божественный образ навеки вошел в мое сердце. Отныне я, Ваш верный влюбленный рыцарь, готов служить Вам, как Тристан Изольде, Колоандер Леониде и Роланд Анжелике. Наибольшее счастье для меня – увидеть вблизи Ваши прекрасные голубые глаза, излучающие поистине неземной свет. Нижайше преданный Вам рыцарь».