Фея
Шрифт:
Сколько нелепости в нас и всякого омерзения, – писал еще в ХIII веке алхимик Питирим… Однако прошло несколько веков, а мы нисколько не изменились «Человек – самое вульгарное и низменное животное», – писал уже в ХIХ веке Авенариус.
В общем, на протяжении всей истории человечества многие умы убеждались в том, что человек – это та самая тварь, какую еще поискать…
Впрочем, тварь – это творение, а чьих рук творение – неизвестно…
Одни говорят – все от Бога, другие – от Черта, а третьи все больше отмалчиваются
Мол, это дело их не касается, поскольку они все равно временные господа на этом свете, так что все остальное тоже уже ни к чему.
Однако, почему никто и никогда не избежал на этой земле скотства?! В самом прямом смысле… Исключение составляют только умершие детки и люди с пошатнувшейся психикой. Однако, что такое скотство?!
«Скотство – это всеобщая болезнь человеческого стада, это самое настоящее истребление живой идеи человечества, охваченной сиюминутным жаром похоти и любого другого маразма», – писал еще совсем недавно профессор Сорбонны Жан-Пьер Боннэ.
После написания гениального труда «Гадкая сущность человечества» несчастный ученый свел счеты с жизнью и был по-своему прав, ведь если дела нас не очень балуют смыслом, то для чего тогда вообще весь этот сыр-бор?!
Весь этот мир с его мусором?
И вот здесь возникает самый важный вопрос: А как найти этот самый смысл жизни, чтобы не потерять веры в себя, а самое главное, во все остальное существующее кое-как человечество.
В этом плане очень интересно вспомнить не менее гениального Арнольда Давидовича Цикенбаума с его «Мифологией безумного рассудка».
Его первая глава «Смысл в его отсутствии» дает ответ на этот вопрос в буквальном значении произносимого нами слова.
Смысла жизни просто нет, а поэтому его же отсутствие и есть этот самый смысл… Т. е. чтобы мы ни сказали, все имеет свой какой-то тайный и заранее не раскрываемый нами до конца жизни смысл…
Мы во всех областях своего мироздания блуждаем как слепые котята, однако, до чего мы только ни прикоснемся, как сразу же почувствуем, – пишет Арнольд Давидович, – почувствуем это самое, чего не обязательно как-то объяснить и вообще произносить вслух.
Например, дотронулся я до женщины, дотронулся и сразу же задумался: что это любовь, чувство или просто безусловно рефлектирующая страсть одинокого и неприкаянного всей своей грешностью человека?!
Задумался и тут же понял, что не надо ничего объяснять…
Ведь я и без того несчастен тем, что здесь существую, прозябаю, так сказать, по воле инерции. Катится мячик, а куда – неизвестно.
– Тайна и только тайна может спасти это безумствующее в своих мыслях человечество, – провозглашает Арнольд Давидович и нам остается только лишь согласиться с его относительно верным доказательством.
Ведь как ни чесали пятками ног свои уши йоги, относительностью своею своеобразно развитого тела они нам ничего не докажут.
Кстати
Зачем удивляться! Зачем портить и без того свое испорченное всяким безумным лепетом сознание?!
«Вообще, философы умные люди, но дураки», – говорил мне Арнольд Давидович как-то раз в личной беседе после научного симпозиума…
Кстати, Цикенбаум, как и Платон, всегда любил играть и разбрасываться противоположностями..
– Ведь, они – сволочи, сходятся всегда для того, чтобы потом разойтись, – махал он перед моим носом и без того чересчур целеустремленным указательным пальцем…
Видно, что его жесты всегда нуждались в какой-то доле безумия…
– Безумье берется от несчастья, – писал Цикенбаум, – как дитя от матери, как доброта от солнца и как наш страх от тьмы!
Тьма неизвестна, а поэтому пугает, поэтому ночью лучше спать или пить вино, это помогает снять неожиданный стресс и пережить повседневную усталость…
Однако я давным-давно отошел от своего второго «Я», завязнув в философии, поэтому лучше вспомню одну строчку из своего, стихотворения: прохладные ладони на щеках и ветер, пролетающий сквозь щель»
Это стихотворение в прозе «Эсфирь» о любви священника и кающейся грешницы Эсфирь, которая возникла и приобрела свою непостижимую реальность прямо в храме, где бедный священник силился отпускать ей грехи, но сам впал в соблазн… «Она целовала его по-детски наивно»…
Это тоже оттуда… «Нет, она не сумасшедшая, она скрылась откуда-то, чтобы здесь, с ним ворожить Вечной Тайной…», – это тоже оттуда…
Т. е. из меня… Оказывается, подсознательно для меня любовь – это ворожба, колдовство самой тайной и Вечной Тайной, т. е. это как бы прикосновение к тому, что остается после нас и будет существовать всегда.
Вот оно мое второе оно открылось мне внезапно при прочтении собственных же стихов в прозе.
Я очень долго страдал прежде, чем написать что-нибудь подобное.
Все опять сгорают от стыда за свое же любопытство», – это уже строчка из стихотворения в прозе «Дорога в небо», это можно считать даже рассказом, но если продолжить цитаты из него, то можно понять, что это все-таки стихотворение.
«Из огня идет дым, из неба снег, а из нас одно вожделение», – на этом Петр Петрович замолчал и стал поглядывать на часы…
– Вообще-то так не бывает, – осторожно вздохнул я и стыдливо опустил глаза в землю».
Итак, в этом стихе-рассказе мои глаза вроде бы опущены в землю, однако откуда взялся этот стыд?
«Он опускает грехи наши вместе с телами в землю» («Дорога в небо»).
«Ходим по земле, она просыпается и возвращает нам все обратно» – это говорит Петр Петрович – мой выдуманный герой. Он – мое второе «Я», и я беседую с ним, как сам с собой…