Фея
Шрифт:
– Скотина! – закричал, как резаный, Сепов, и я, открыв глаза, увидел его изорванные в клочья брюки.
Кобель от страха прижал уши и забился в угол, пытаясь, по-видимому, хоть куда-нибудь спрятаться. От злости Сепов даже ударил его ногой, но промахнувшись, потерял равновесие и повалился на меня, я же от неожиданности тоже покачнулся, и мы вместе с Сеповым рухнули на дрожащий пол лифтерной будки.
Когда мы привстали, тяжело вздыхая и охая, я увидел под Сеповым желтую лужицу.
– Сепов, ты что, обмочился? –
– О, если бы, – застонал Сепов, потрясая над своей головой разбитой бутылкой…
Теперь я впервые призадумался о том, что моего бедного сослуживца Сепова преследует какой-то неотвратимый рок.
– Хочешь, поедем ко мне? – спросил я у него.
– Ну, неужели, – заплакал Сепов и обнял меня, – я всегда подозревал, что ты и есть мой друг!
От его слов я растерялся и с трудом вышел из лифта, когда же я вышел из подъезда и обернулся на Сепова, то мое удивление переросло в столбняк.
Задыхающийся и потеющий на глазах Сепов опять нес на руках скулящего и повизгивающего пса.
– Сепов?
– Что?!
– Ты опять хочешь взять его с собой?
– Но не бросать же?! – и Сепов с изумительной лаской прижал к себе виновника наших злоключений. Пес лизнул его в губы, и мы пошли ко мне…
– Послушай, – нахмурился Сепов, – если ты это напечатаешь, то ты мне больше не друг!
– Значит, не друг? – усмехнулся я.
– Ну, ты сам подумай, кто меня после этого будет уважать?!
Начальник, если прочтет, вообще всякое расположение ко мне по теряет!
– Ага, значит, ты боишься потерять всякое уважение?
– Ну, не только одно уважениё, – поморщился Сепов, – и вообще навыдумывал, черт знает что, даже мурашки по телу бегают! Что, покрасивее что ли не мог приврать?!
– А как покрасивее?!
– Ну, во-первых, собака, она должна обязательно быть очень породистой.
Например, я нес бульдога. Ну, конечно, это был бульдог! А лучше скотч-терьера
Во-вторых, я его нашел не на вокзале и вообще я его не нашел, а мне его подарил дядя Мойша перед поездкой в Израиль, потому что боялся, что из-за собаки его туда не пустят.
Потом, про жену! Про нее надо было написать так, что я ее сам выгнал из дома, потому что она плохо готовила и к тому же все время таскала у меня из кармана доллары!
– А про доллары-то, зачем, Сепов?
– Ну, чтобы больше уважали! Богатых-то людей ведь всегда уважают! – Сепов привстал на цыпочки и важно, заложив руки за спину, прошелся по кабинету, – да, еще, кстати, совсем выскочило из головы, хорошо что вспомнил, – для убедительности Сепов даже почесал затылок, потом лоб и, несколько раз кашлянув, сказал, – а еще напиши, что у меня прижился один негр из Суринама, который днем моет мне посуду, а по вечерам играет для моих гостей на саксе.
– На саксе?!
– Ну, на саксофоне, – Сепов хитро сощурил глаза и даже притопнул от радости
– А про Лизку бы написал так, что она как жена французского посла попросила у нас с тобой интимного убежища..
– Ах, ты, негодяй! А больше ты еще ничего не придумал? – встала с дивана полусонная Лизка и закатила Сепову увесистую пощечину.
– Послушай, – закричал Сепов, – утихомирь ее ради Бога, а то я за себя не отвечаю!
– А как ты можешь за себя отвечать-то? засмеялась Лизка, – если ты как собачка на половичке живешь да гадишь…
– Это все вранье! – прошептал взволнованно Сепов, – у меня в квартире раздельный санузел и даже унитаз голубого цвета!
– А ты сам, случаем, не голубой?! – не унималась Лизка.
От неожиданного эффекта Сепов даже расплакался.
– Ну, что же ты, Лизка, – покачал я головой, – человека до слез довела!
– А не ты ли это сам? Черт знает что, про всех навыдумал!
– Что это у вас за шум? – вошел в кабинет сердитый товарищ Светов.
– Да, завтра, говорят, зарплату отменят, будем бесплатно жить, – усмехнулась Лизка и засунула в разинутый от удивления рот товарища Светова всю мою недописанную вещицу…
От удивления товарищ Светов тут же ее всю сжевал, пока я, Лизка и уже успокоившийся Сепов договаривались о написании мной новой необыкновенной феерии…
Мое второе Я
(МОЕ ВТОРОЕ «Я», ИЛИ ОПЫТ ТВОРЧЕСКОГО РАЗДВОЕНИЯ)
К сожалению, в земной жизни человеку нельзя быть постоянным, и нельзя ничего вернуть назад…
Когда я водил машину, я заметил, что все стараются обогнать друг друга, все хотят быть быстрее, все хотят быть впереди…
Однако быть впереди не значит быть лучше! Всякий человек ничтожен по своей природе, и наша политика – лишь частичное подтверждение этому…
Мы все стремимся обогнать друг друга, не думая о последствиях…
Только с помощью аварии – гибели, смерти или ранения мы сознаем всю глубину своей непреодолимой ничтожности и хрупкости живого мироздания…
Спешка – знак безумия, – говорит Биант.
Спешка – знак насилия, – повторяю я.
Спешка знак дьявола, – подтверждает мне мое второе «Я».
Итак, мое второе оно противоположно мне… абсолютно во всем.
Когда я ищу человека, оно зовет меня в одиночество, и если я послушно следую за ним, то я начинаю удивляться сам себе, т. е. хотя бы той неожиданной радости, которую обнаруживает во мне мое же одиночество, те. я беру в свои руки гитару и пою долго, почти бесконечно, пока не ощущаю, что вся эта вечность слилась со мной.
Иными словами, это оргазм творчества!
Я пишу такие песни, что всегда думаю найти с помощью них такое место, где бы я мог беспрепятственно проникать всем своим телом в тайну Вселенной…