Фейерверк в пробирке
Шрифт:
Дверь захлопнулась, Сережкин вызвал лифт, Алешка свесился через перила, окликнул его и показал большой палец.
– Предупреждать нужно, - проворчал Сережкин.
– Пожалуйста.
Мы выждали еще сколько положено и пошли домой. Алешка не дал маме рта раскрыть, затараторил:
– Извини, мамочка, задержались. Сережкин в поликлинику ходил, мы его подождали. Хочешь, Дима посуду помоет? Или в магазин сходит?
Конечно, хочет. Кто ж от таких предложений отказывается? Я об этом каждое утро мечтаю.
Я мыл посуду, а Алешка
– В общем, Дим, нам теперь все ясно. И с этими аптеками, и с этими единоборствами, и с фельверками. Нам все ясно?
– Кому ясно?
– уточнил я, намыливая тарелки.
– Кому это вам?
– Вам, Дим, это нам с тобой.
Нам с тобой, подумал я, не по пути.
– Смотри, Дим. Кто-то в нашем районе создает наркотик. Химия! Запомни! Ночью к нашей школе подъезжала заграничная иномарка! Запомни! Твои друзья все время бегают по аптекам. У них - хронический насморк. Все запомнил? Запоминай еще. В нашей школе появился новый учитель химии. А старого, Кажется-Женю, вывели из строя. Новый учитель сделал подпольный химический кружок. И драчливую секцию всяких «Вам дам!».
– А зачем?
– Я почти все понял, кроме «драчливой» секции.
– Этого я еще не знаю, - признался Алешка.
– Но догадаюсь. Иди в магазин, а я пока буду думать.
Теперь он вдруг проявил огромный и, я бы сказал, не совсем здоровый интерес к химии. Науке загадочной, непонятной и, в общем-то, далеко не всеми любимой. Началось с того, что он приступил к маме со странными вопросами:
– Ма, а ты химию любишь?
– Очень, - призналась мама.
– Больше, чем папу?
– Ну нет, конечно. Иначе я не вышла бы за него замуж, а работала бы над диссертацией.
– Не жалеешь?
– спросил папа, входя в комнату. Он, по своей профессии, даже если не слышал разговора, всегда догадывается, о чем идет речь.
– Диссертацию?
– Меня.
Мама засмеялась, а Алешка снова направил разговор в нужное ему русло:
– Мам, а химия может все?
– Конечно, - гордо ответила мама. Так гордо, будто она была родной дочерью этой самой химии.
– Все вокруг нас - это результаты разумных, управляемых человеком химических процессов.
И этот человек, конечно, наша мама.
– А как ими управлять?
– спросил Алешка.
– А тебе зачем?
– насторожилась мама.
– Интересно же!
Тут уж мама не могла устоять. А папа сказал:
– Ему все интересно.
Алешка на это - никакого внимания. Только пояснил свой вопрос:
– Вот, мам, вот есть какая-то вещь, которая не существует…
– Выражайся яснее, - попросил папа.
– Как это? Вещь есть, но ее не существует.
Алешка опять - ноль внимания, увлекся. Но мама его поняла.
– Ты хочешь сказать: можно ли с помощью химии создать какое-то новое, несуществующее в природе вещество, так? Я правильно тебя поняла? Так вот: созданы, создаются и будут создаваться всегда миллионы новых веществ.
– Табуретки, например, - сказал папа.
– В том числе, - сухо, поджав губы, отрезала мама.
– Во всяком случае - краска для табуреток…
– А наркотики?
– прервал Алешка.
– Что?!
– взвыли в один голос мама и папа.
– Мне рассказывал один ученый, - спокойно продолжил Алешка, не заметив их паники, - что другой ученый уже почти создал такой наркотик, чтоб человек под ним терял волю.
– Все они такие, - зло сказал папа.
– Я б этих ученых…
– Ну и зря!
– воскликнул Алешка.
– Вот был бы у меня такой препарат, я бы им всех накормил и внушил им: живите дружно.
– Препарата такого нет, - сказала мама.
– И никогда не будет. «Живите дружно» - воспитывается тысячелетиями. Долго и упорно.
– И почти безрезультатно, - горько произнес папа.
– Но ты, Алексей, идеалист. Попадет такой препарат в руки какого-нибудь негодяя, и он такое людям навнушает!
– В том-то и дело, - тихонько сказал Алешка.
– Я вот знаю такого негодяя. Только не знаю, что он задумал. Чего он там хочет навнушать.
– Школу взорвать?
– хихикнула мама, не догадываясь, как она недалека от истины.
А папа вдруг нахмурился и сказал Алешке:
– Ну-ка, взрыватель, пошли в кабинет, побеседуем.
– Побеседуем, - вздохнул Алешка, поднимаясь.
– Только я тебе все равно ничего не скажу.
– Зато я тебе скажу!
– пригрозил папа, пропуская его в кабинет и плотно прикрывая дверь.
Мы с мамой переглянулись.
После занятий меня отловил Бонифаций - он заведовал у нас всей постановочной частью предстоящего праздника - и попросил сбегать за нашим флейтистом, позвать на просмотр его сольного номера.
Я спустился в подвал, но тут путь мне преградил улыбающийся Волчков.
– Зайди-ка, - сказал он, кивая на дверь подпольной «химички».
– Разговор есть.
Ничего угрожающего в его улыбке и словах не было. Оно было в его глазах - холодных и внимательных. Будто он выбирал этим взглядом самое подходящее на мне место, в которое лучше всего нанести добивающий удар.
Но я уже был готов к такому разговору. Да и Лешка мне посоветовал:
– Сознавайся во всем. Дурачком прикинься. У тебя получится.
Мы вошли в лабораторию. Ничего необычного здесь не было: столики, изъеденные химикалиями, вытяжной шкаф, пробирочки, колбочки, спиртовочки. Да в углу, на старой тумбочке, небольшой сейф, который Волчков забрал из учительской. Семен Михалыч не возражал, даже одобрил:
– Правильное решение. Вся эта пиротехника вроде боеприпасов. А боеприпасы должны быть под замком.
Значит, ничего необычного. Кроме того, что Волчков зачем-то запер дверь изнутри на щеколду. Интересно, подумал я, а зачем она, эта щеколда, вообще здесь нужна? Каким тайнам перекрывает выход?