Фьезоланские нимфы

Боккаччо Джованни

CDXLI

«Ты прав, немало опытного люду, — Атлант ответил, — прибыло со мной; Но вижу: здесь ты исстари повсюду Бывал, надежен опыт местный твой; Что хорошо, что плохо, знать я буду, По всем местам путеводим тобой, И будешь ты многополезен словом На этой почве нам, пришельцам новым».

CDXLII

Ответил тот почти что сквозь рыданья: «Увы, Атлант, ты прав глубоко в том, Что древен я. И злые испытанья Свидетельствуют о житье моем. Тому немного лет, как для страданья С женою здесь остался я вдвоем, И

лишь потом нам отдан внук прекрасный, Его отцом был наш сынок несчастный».

CDXLIII

Потом ему поведал все, что было Меж Африко и Мензолой его, А после — что Диана поразила Муньоне насмерть, — как и отчего Погиб несчастный. Слово пояснило Окрестность поселения всего: О каждой речке рассказал он были, Откуда те прозванья получили.

CDXLIV

Потом к Атланту он оборотился, Сказав: «На все, что повелишь, готов». Атлант благодарил, потом дивился На Прунео — и, полн благих даров, Его душе тот сразу полюбился. И, подозвав его, без дальних слов — «Прими, — он рек, — мое бдаговоленье И за столом моим неси служенье».

CDXLV

Так Джирафоне оказался скоро Советником Атланта, не прося, А Прунео удачливо и споро За дело службы с толком принялся, Став подлинно утехою для взора. И, сверх того, его природа вся Была столь пылкой, сильной, что тускнели Соперники пред ним во всяком деле.

CDXLVI

В охоте всякой мастер нарочитый, Он лучше всех преследовал зверей; И в прыганье, и в беге знаменитый, На состязаньях был он всех ловчей; Диану бы со всей блестящей свитой Он, лучник, одолел стрельбой своей. Приятной снисходительностью нрава Он был так мил, что не расскажешь, право.

CDXLVII

Атлант за ум, за жизнь достойных правил Любовью возлюбил его такой, Что сенешалом с торжеством поставил Над всем народом и своей землей И как правителя его прославил. И вел народ он с ласкою такой, Что все его душевно полюбили — За все воздать умел он в должной силе.

CDXLVIII

Как двадцать лет ему уж миновалось, Атлант ему невесту сговорил — Тирония девица называлась, Отец ее барон презнатный был, И с ним она пока не расставалась. Атлант ему всю область подарил, Что Мензола с Муньоне омывали, — Его как бы приданым наделяли.

CDXLIX

Повыше церкви, что теперь в Майано, Себе хоромы Прунео сложил — Округа открывалась тут пространно — И дом обзаведением снабдил; И весь тот край, радея постоянно, Из дикости к порядку обратил, От всей души судьбу родного края С великою любовью устрояя.

CDL

Тут большей частью жил он, дни за днями В довольстве и веселье провождал И, говорят, гуляя меж ручьями, Отца и мать нередко навещал, С их душами беседовал словами И их ответ отчетливый слыхал, И вздохи их печали, и живые Повествованья про дела былые.

CDLI

И долго, одолев судьбы уроки, Жил Джирафоне. Но пришла чреда, Исполнились

должайшей жизни сроки, И он расстался с миром навсегда, Вручивши Алимене вздох глубокий. Когда сочлись и для нее года, Ее в прекрасном месте положили Близ Джирафоне и в одной могиле.

CDLII

В пространных землях Прунео остался С Тиронией. И десять принесла Она сынов, и всякий красовался Обычаем, делами без числа; Когда же каждый браком сочетался И численность их рода возросла, Во Фьезоле гражданствуя богато, Над всем соседством жили таровато.

CDLIII

Скончался Прунео, с слезами боли Он всей округой был похоронен. Осталось сыну каждому по доле, Какой один Атлантом взыскан он, В благоустройстве и на вольной воле. Был каждый в равной мере наделен, И завсегда они все родом целым Владели тем обширнейшим уделом.

CDLIV

Но Фьезоле узнало разрушенье, И римлянами все разгромлено; Отхлынуло тут к Риму населенье, И только племя Африко одно Все собралось в разбитом укрепленье, Что Прунео построено давно. Все, как могли, получше разместились, Построили дома и в них укрылись.

CDLV

И Фьезоле уже не обновлялось, Когда Флоренцию построил Рим, И населенье знатное осталось В плену, не возвратясь к домам своим. Оно по большей части разбредалось И расселялось по местам чужим, Как племя завоеванное, жило И помощи ни в ком не находило.

CDLVI

Но понемногу гнев угомонился, С теченьем времени и мир настал. Народ, опять свободный, воротился И римлянам о зле не поминал, И в мощную Флоренцию вселился Род Африко, пришел меж них и стал, Радушно принят в местном населенье, В почете жить, в любви и уваженье.

CDLVII

А чтобы не было и подозренья — Весь род же был когда-то оскорблен, — И чтобы дать живые побужденья Любить страну, где стал любимым он, Расточены все были уверенья, Роднились с ними там со всех сторон, Их как сограждан глубоко любили И всячески, как было должно, чтили.

CDLVIII

Так рос народ, богатство и убранство, Флоренция мужала и росла, Царил покой и быта постоянство. Но — эта грань из многих книг светла — Уже туда явилось христианство, Когда орда Тотилы все смела, До основанья крепости сломила, Жгла, рушила, народы полонила.

CDLIX

Потом свирепый повелел Тотила Во Фьезоле всю крепость обновить И кликнул клич, чтобы туда, как было, Кто хочет — вновь перебирался жить, Где Фьезоле прикрытие сулило, За коим безопасным можно быть, И клялся вечной потрясать войною Враждебный мир со всей его страною.

CDLX

На это, полный гордого презренья, Род Африке вернуться не желал, Но перешел опять в свои именья, На прежний холм, где древле пребывал, Где каждый уж имел свои строенья, Воздвигли укрепленья здесь и вал Защиты ради, коль дойдет до спора, От фьеэоланцев и от их напора.