Фиалка в чертополохе

Луст Стелла

— Ты можешь посадить меня на цепь… Но ты никогда не получишь меня без моего согласия!

— Ха! Я легко получу тебя прямо сейчас, если захочу! — процедил он. — И ничье согласие мне не нужно.

Фиалка разжала руки и раскинула их в стороны.

— Да, можешь. Можешь получить только вожделенный кусок мяса. Но таких кусков у тебя может быть предостаточно, верно?

Чертополох промолчал, молча сверля её взглядом.

— Так что не строй из себя всемогущего победителя! Ты всего лишь жалкий главарь жалкой банды наркош! И никогда не станешь никем иным!

Она не ждала ответа, но вдруг лицо Чертополоха исказила гримаса, и он глухо проговорил, делая четкие паузы между словами, выбрасывая их изо рта, словно отвратительных насекомых:

— Я уже

был кем-то иным! — внезапно он отпустил её шею и его ладони обхватили лицо Фиалки. Чертополох приблизил губы к её губам так, словно собирался впиться в них поцелуем. Но вместо этого почти зашипел: — Да как ты смеешь судить меня! Ты, ничего обо мне не знающая! Ты составила мой портрет по этим трем дням? А что ты видела? Что? Ты только слегка поскребла поверхность, поняла? Ты не можешь заглянуть глубже! Ты видишь только то, что тебе показывают! Ты совершенно, совершенно не знаешь меня!

— Я только вижу, как ты измываешься над людьми и отправляешь их на смерть!

— Над людьми? — в его фиолетовых глазах зажегся огонь. — Ты считаешь себя человеком? Сколько тебе лет? Что ты сделала за это время своими руками? Что узнала о жизни, о мире? Живешь за чужой счет! Не помогла ни одному человеку за свою жизнь! Думаешь, самое время начать?

Фиалка молчала, подавленная горячностью в его голосе.

— Ты обвиняешь меня в жестокости? Осуждаешь мой образ жизни? Наверное, считаешь, что я живу в грязи и мерзости? Похоже, тебе не нравятся традиции моей жизни. А что ты скажешь о себе и своих дружках? Вы, гребанные мажоры. Паразиты на теле своих родителей и общества! Бесполезные, бестолковые вши! Для вас чужая жизнь тоже не значит ничего, если не приносит прибыль в том или ином виде! Если нет выгоды! И ты наверняка думаешь, что ты лучше остальных? Что ты не такая. Но вот скажи, у тебя наверняка есть служанка? А! По глазам вижу, что я угадал! Держу пари, ты даже про себя не называешь её служанкой. Ты обращаешься с ней не как со слугой, а как с помощницей, верно? Уважительно, по-человечески. Верно? Верно… — хмыкнул он, увидев выражение ее лица. — И знаешь, что самое поганое? Хоть раз, но ты похвалила себя за это, верно?

Фиалка молчала, задетая за живое. Она действительно гордилась тем, что не называла марту служанкой даже про себя, а относилась и разговаривала с ней скорее, как с подругой, а не прислугой. Несмотря на разницу в возрасте. Фиалка не нашлась, что ответить.

— Прежде чем осуждать меня и мой образ жизни, задумайся о своём. Ты ничего не знаешь ни обо мне, ни о тех людях, кого уже успела пожалеть. Поверь мне, они заслужили сегодняшнюю роль.

С этими словами он пристегнул цепь к проушине в стене и вышел. Движения его были резкими и отрывистыми, словно в нем клокотала сдерживаемая ярость.

Фиалка сидела одна и думала.

На неё произвела сильное впечатление его эмоциональная речь. В целом восприимчивая к эмоциям, в том числе и в силу возраста, Фиалка прекрасно поняла, что за этой речью стоит нечто большее. И сейчас, оставшись в одиночестве, она попробовала отбросить эти самые эмоции и спокойно подумать. Причем ей пришлось заставить себя это сделать. Так как девушка с удивлением поняла, что даже в то время, как он выкрикивал ей в лицо свои обвинения, в глубине ее живота образовалась предательская легкость. Он был так близко. Он был чистой, неприкрытой эмоцией, даже — в какой-то степени — страданием, если она правильно поняла то, что промелькнуло в его голосе в какой-то момент. Нечто глубинно-природное в нем задевало какие-то струны в ее душе и теле. В нем словно не было ничего наносного. Так, легкий налёт цивилизации. Под которым было истинное, натуральная суть. Может быть, думала Фиалка, ее и влечёт знание того, что под обликом мужчины на самом деле скрывается зверь? И не в переносном, а в полном смысле этого слова. Волк.

Она повторила про себя: «волк». И ещё раз. Словно просмаковала.

Сила, дикость, непокорность и независимость. Вот что у неё было связано с этим зверем. Все те качества, которых так не хватало в мужчинах ее окружения и круга. Разве что отец… Но отец, скорее, был Львом. Вот, поняла Фиалка, что так влекло ее в Чертополохе, несмотря ни на что. Каким бы он ни был плохим, он был настоящим. Его действия не предваряли уговоры и намеки, закулисные интриги и разговоры за спиной. Он был прямым, как доска. Хотел брать — брал. Нужно было убить — убивал. Все это было для неё, разумеется, недопустимой крайностью.

Но могло ли быть так, что она ошибалась насчёт Чертополоха? Не в целом, это было маловероятно. В деталях, в мотивах его поступков. То, что он был главарем бандитов, убийцей и похитителем людей — было несомненным. Глупо было отрицать или обелять его в своих глазах, будучи похищенной и посаженной на цепь, став свидетелем убийства, пусть и в образе волка. Но что, если она действительно не понимала его мотивов? Возьмём убийство Фомы, подумала она, поёжившись и перебравшись на кровать с холодного пола. Они — не люди, и она сама в этом убедилась. Вправе ли она была судить их по человеческим меркам? Фиалка поняла, что нет. Ведь она ничего не знала об оборотнях. Их традиции, обычаи. Все это просто обязано было быть чуждым. Так что, скрипя сердце, Фиалка вычеркнула убийство Фомы из смертных грехов Чертополоха. В конце концов, это был поединок, и Фома был отнюдь не слабым соперником, насколько она могла судить. Шансы были примерно равны, и чертополох вполне мог погибнуть. Достаточно вспомнить в каком виде она притащила его в дом. Она вспомнила, с какой благодарностью он смотрел на неё и как погладил ее по щеке… Фиалка мотнула головой, отгоняя воспоминания, и вернулась к своим мыслям.

Охота. Тут можно было особо не размышлять. Намечалась однозначно кровавая забава, и никаких оправданий быть не могло. Но девушку смущали слова, сказанные Чертополохом. Что эти четверо заслужили такую участь. Что это значило? Фиалка обхватила плечи руками и невидящим взором посмотрела в сторону столовой. Ей в голову пришла дикая мысль, что это какие-нибудь беглые преступники, в тюрьме осуждённые на смертную казнь. В ее мировоззрение все же не укладывалась мысль о подобном извращенном чувстве справедливости — вместо смертного приговора приговорить их к роли добычи в этой охоте. Но ведь у Чертополоха могло быть иное понятие о справедливости. Бандитские понятия, иная справедливость… Фиалка решила, что слишком далека от подобных вещей, чтобы быть объективной.

И, наконец, похищение их группы.

Уж слишком с жаром он говорил о их образе жизни. Мажоры… что они сделали оборотню? Может быть, в его прошлом крылось что-то, что теперь вызывало такую ненависть? А это ненависть, поняла Фиалка. Его выдали эмоции. Тут явно что-то личное… Ненависть — это не то чувство, которое возникнет на пустом месте. Но проверить это не было никакой возможности. Так ей казалось.

Когда стемнело, пришел Семён.

Фиалка была удивлена, потому что думала, что раз он — главный помощник Чертополоха, то уж непременно должен быть на охоте. Но он был здесь. С миской еды и большой кружкой чая. Девушка внезапно поняла, что жутко проголодалась, и набросилась на извечное тут овощное рагу. Семён, вопреки её ожиданиям, не ушел, а уселся на пол возле двери и принялся массировать раненую ногу.

— Болит? — машинально спросила Фиалка.

— Это психосоматика, — пояснил он. — Пуля давно вышла, все уже заросло.

— За один день? — ахнула девушка. Потом потупилась, вспомнив, что вытворял Чертополох уже на следующее утро после страшной потери крови.

Семён усмехнулся.

— Сказал бы, что зажило, как на собаке, но это, скорее, относится к нашим гостям.

— А они…

— Да, — спокойно пояснил он. — Сварги — оборотни-псы.

— А ещё бывают?

— Очень многие известные тебе животные имеют подвид, который может оборачиваться в человекообразных. Кроме обезьян. По крайней мере, про обезьян я не слышал.