Филарет. Патриарх Московский
Шрифт:
Он довольно рассмеялся.
– Поживи пока у меня, хорошо? Легко мне с тобой. Сердце мягчает.
– Поживу, деда. Спасибо тебе большое.
– Ладно, ступай. И… Возьми завтра с собой мою плёточку маленькую. Боярскую честь сейчас защищать надобно. В разраде, тебе может пригодиться. Там бояр нет, только дьяки, да писари, а то народец мелкий. Ну, ступай, Федюня.
Я поднялся на свой второй этаж и, умывшись и подмывшись в тазу, голяком забрался на перину. Голым без ночной рубахи спать было нельзя, но я решил немного поваляться нагишом. Было душно, если не сказать, жарко. Лето выдалось знойное и сухое,
Я лежал и «прогонял» весь этот день заново: от начала и до конца. Вроде бы потерян он не зря, как говорил кто-то из моих друзей: «День потерян не зря». Кто-то из моих друзей? Нет у меня друзей! Или есть? А может были? Когда? В младенчестве? «День потерян не зря…» Философично для младенца. Может потому и крестились мамки да няньки, что я загонял такие эффемизмы?
А что такое «эффемизм»? Хрен его знает! Но если я так выругаюсь в обществе, меня точно отправят на исповедь, а поп из меня всю правду и вытрясет. А какую правду? А я её знаю? Может самому сходить исповедоваться. Не-е-е… Чистосердечное признание приближает нас к скамье подсудимых. О, как завернул! И откуда это всё берётся? Из каких глубин разума? Главное – чьего разума? Какого демона?
Но… Не искушает, вроде. Хотя, как сказать. Умения даёт всякие… Но странные какие-то умения. Те умения, что здесь в этом мире никто дать не может. В этом мире? А какой ещё есть? Потусторонний? Ад, что ли? А зачем в аду «бухгалтерия» и учёт казны? Бред. Какая казна у чертей? Учёт? Ха-ха! Смешно! И царь Кащей над златом чахнет! Ага, чахнет и пересчитывает. И всё русской цифирей. Чтобы никто не разобрался. Так откуда это? Царь-Кащей… Образно… Пушкин, епта! Александр Сергеевич! Родился в одна тысяча семьсот девяносто девятом году. А по теперешнему это? Хрена себе! Это же будущее! Так мне что, информация поступает из будущего? И за что мне такая милость? И от кого, главное?
Я сел на перине, свесил ноги с сундука и впярился в кромешную тьму «светёлки». Названия какие тупые! То ли дело – комната, кабинет. О! Ещё есть слово – лифт! И что это? Ух ты! Мне бы такой. И куда тебе лифт? О-о-о! Туалет! Ха-аха! Ватерклозет, дамы и господа! Хочу ватерклозет и мягкую бумагу для подтирки. Но это вряд ли. Хлопком если только. В казне я хлопок видел, тюками. Целлюлозу перетирать? Да ну её нахрен! И так справимся. Подрасти надо!
Подрасти… А я, значит – маленький? Да, твою мать, маленький! Тебе, если что – восемь лет пока. Восемь или восемьдесят? Если закрыть глаза, так я больше на восемьдсят тяну. Старичок – боровичок… Восемь лет мне! Восемь! А демону, значит, восемьдесят? А есть возраст у демонов? Наверное есть. Но не восемьдесят же лет? Восемьсот может? Ага!
Сабельный бой мой демон не знает, это жаль. Зато пинки разные, да руками крутит ловко. Вон как царя скрутил. А мог бы ещё и руку защемить так, что он бы на коленки бухнулся.
Да и сабелькой он, мой демон, махал когда-то. Для развлечения, но махал. Кое-какие приёмчики знает. Тело развивать надо. Ума у меня на десятерых местных хватит. Местных? А я, значит, не местный?! Странненько… Силёнки маловато. Вроде отжимаюсь, растягиваюсь, приседаю, на скакалке прыгаю, когда никто не видит. Бега
Постепенно я успокоился и уснул. Голым. Проснулся ночью отлить и надел рубаху. Нянька за горшком утром зайдёт и обомлеет от вида моего голого «торчка».
А в восемь лет разве стоит? – подумал я снова пытаясь заснуть. – Стоит-стоит. Утром у всех мужиков стоит, и у младенцев, и у стариков. О как! Значит демон мой – старик? Зато я молодо-о-й… Хр-хр-хр…
* * *
На следующее утро я пришёл в царские палаты один. Сразу после третьих петухов. Пропустили меня без досмотра и всяких объяснений. Сказал только стражам: «Боярин Фёдор Никитич Захарьин-Юрьев по государеву делу» и всё. Врата открылись. Да. Я решил записываться «Никитичем». Это сейчас не возбранялось. Любой боярин имел право величаться по отчеству, но по-старинке бояре писались двойными фамилиями или отчество превращали в фамилию. Как, например мои дядья назывались Юрьевыми, а двоюродные родичи по имени Якова, писались Яковлевыми.
Это мне подсказывал мой «демон», а как было в действительности, я не знал, но почему-то сильно хотел узнать, и надеялся найти ответ, пролистав старые книги. А пока решил называться с отчеством. Кому надо поправят, думал я. Однако главную проверку моё прозвище выдержало. Меня, как и вчера, записали в книгу и я вошёл в царские палаты.
Царь сидел на своём кресле, насупившись, положив подбородок на кулак левой руки, уперев её локтем в подлокотник. Увидев меня, он указал взглядом на деревянный табурет с кривыми резными ножками, стоящий возле двери. Присев на краешек, я молча стал ждать «аудиенции», как вчера выругался дед.
– Надо же, вчера произошло столько событий, – подумалось мне, – что кажется, что прошел месяц. Или год.
Мне показалось, что я за одни сутки повзрослел лет на десять. Я сидел такой же серьёзный, как и хозяин палаты.
– Собаки! – произнёс он.
Я промолчал.
– Никому нельзя верить! – задумчиво сказал он.
Глава 5.
Я промолчал.
– Адашева Алексея знаешь? – спросил царь.
Спросил – надо отвечать, понял я.
– Слышал я, что он за твоим, государь, архивом наблюдал. Я хотел туда попасть и почитать документы, потому узнавал, кто там старший.
– Наблюдал, да. А в мае отпросился от службы в архиве и намедни отъехал в Ливонию третьим воеводой.
– Это плохо?
– Третьим, Фёдор, третьим! Ну был он у меня в опале. Наворотил в Ливонии. Рассорился с воеводами… Ну и ладно. Что было, то прошло. Хочешь на войну – ступай, но не третьим же?! Это он для того третьим пошёл, чтобы меня обозлить! Спросил бы… Словно я не смог бы поставить его первым. Это от того, что он не верит мне!
Я молчал.
– Чего молчишь? – Посмотрел он на меня, продолжая хмуриться.
– Слушаю и пытаюсь понять, чём он обидел тебя, государь. Позволь спросить?
– Спрашивай.
– Он хулил тебя при всех?
Царь покрутил головой.
– Лаял в одного?
– Нет. Он просто уехал.
– Ты сказал, что он спросил твоего согласия на отъезд и ты отпустил.
– Он принёс готовый указ о своём назначении и я подписал, – буркнул царь.
– А как надо было сделать правильно?