"Философия войны" в одноименном сборнике

Керсновский Антон Антонович

вахмистром, унтер-офицерами и старым берейтором. Занятия велись больше всего как-то по

«преданию», передавая знания от поколения к поколению...

Помню, как старый поручик К-й радовался всякому празднику и воскресному дню,

говоря: «Слава Богу — завтра праздник».

— Чему Вы радуетесь?— удивленно спросил я,— ведь и в буден Вы также ничего не

делаете?

Видите ли, в праздник я не работаю для службы на законном основании, а в будни

чувствую какую-то

неловкость, — ответил он мне.

Пытался и я внести свою лепту военных познаний — занимаясь с солдатами; но скоро

мне дали понять, что в моих услугах не нуждаются и что я должен являться только в строй

батареи, когда то будет указано приказом батарее. Осекшись в своем служебном рвении, я

принялся обучать солдат... малороссийским песням и бальным танцам! Это не анекдот.

Танцам обучать разрешалось, и вся батарея танцевала отлично... мазурку, вальс a trois temps,

кадриль, польку и камаринскую!.. Я мог бы рассказать много забавного, пахнущего

анекдотом, о первых годах службы, но сейчас — не до анекдотов, не до смеха...

В первый же год службы я натолкнулся на две основные черты русского военного

быта: эксплуатацию служебного положения и казенных средств в интересах частной

личности и — профессиональное невежество.

В дальнейшем я убедился, что оба эти свойства, в большей или меньшей степени,

составляют принадлежность всего русского чиновничества — и военного, и невоенного.

Министры пользовались целыми домами с обстановкой, причем комнаты отделывались по

их вкусу и заказу, а чиновники «для поручений» и «личные» и неличные адъютанты служили

им, как лакеи и «посыльные»; поездки совершали с крупными «прогонными» деньгами,

пользуясь, в сущности, дармовым проездом и роскошными «приемами»... То же делалось,

конечно, и всеми чиновниками по нисходящей лестнице, включительно до вахмистров и

каптенармусов, кои тянули лишнюю и лучшую «порцию» из общего котла, имели

неположенного им «денщика», содержали свиней и домашнюю птицу на артельные

«остатки», получали лишнее обмундирование и т. п. Все — что могло и хотело —

пользовалось казною в своих интересах. А «могли» все те, кто распоряжался хоть

156

Электронное издание

www.rp-net.ru

небольшим имуществом или деньгами («кормил хоть казенного воробья») или влиял на

судьбу таких «распорядителей», а «хотел»... хотели очень и очень многое.

Доказывать эти печальные выводы фактами — значит ломиться в открытую дверь.

За 35 лет службы я встречал очень мало людей, которые не пользовались своим

положением и казенным имуществом, хотя бы только для увеличения своего

комфорта и

представительности (автомобили, экипажи, лошади и проч. и проч. — не назначенное для

частных надобностей или несоответственно высоких качеств). Конечно, такие люди были —

и по приверженности к принципу и по богатству не имевшие привычки пользоваться

казенным имуществом выше законной нормы; но они не были в большинстве. Несомненно

также, что и уродливый тип моего первого командира батареи не был весьма распространен;

но он имел довольно много единомышленников и подражателей, особенно среди людей

«доброго старого времени»— когда кавалерийские части давались самим Императором

Николаем Павловичем «для поправки» дел разорившегося воина.

Явление, мною подчеркнутое, т.е. эксплуатация служебного положения и казенного

имущества в личных интересах служащих, было и, вероятно, есть везде (а в России сейчас

оно приобрело особенно выпуклый вид). Но, чем культурнее общество и чем деятельнее и

честнее власть, тем менее простора для таких ядовитых и расслабляющих явлений. В России

подобные явления не находили — ни соответствующего воздействия власти, ни ее

надлежащего примера, ни должного осуждения в обществе.

От легкой эксплуатации казенного имущества некоторые переходили и к более

крупным злоупотреблениям: взяточничеству и воровству (растратам), которые не всегда

кончались судом, а иногда — только удалением виновного со службы...

Однако, материальная недобросовестность есть качество, с коим многие честные

люди мирятся: «пей, да дело разумей», вспоминают они по этому случаю, и я готов бы с

ними согласиться (хотя и добавил бы: «кради, но не до бесчувствия»).

Великий Император французов прощал своим талантливым и деятельным генералам,

когда обнаруживал их грехи в области стяжания и жадности. И все мы часто прощаем людям

их слабости, если видим их таланты, даровитость и приносимую общему делу пользу.

Но ужас русской жизни состоял именно в том, что незнание своего дела было

качеством еще более распространенным, чем материальная недобросовестность.

Мой первый командир батареи — типичный скаред и стяжатель, всецело был

погружен в хозяйственные соображения; для него «военное дело» было излишней ношей, и

надо отдать ему справедливость — в этом деле он был невинен, как младенец. Но так же

невежествен в сущности был и другой мой начальник — блестящий полковник О....в —

знаток лошади, отчасти — манежа, и только. Так же малосведущ даже в артиллерийском