"Философия войны" в одноименном сборнике

Керсновский Антон Антонович

особенно для конницы. Полевой устав ему не давался совсем. Он вовсе не знал полевого

устава: потому ли, что не знал вообще поля и жизни или потому, что Полевой устав был

издан в 80-х годах, т. е. тогда, когда генерал был уже не молод, — но в уставе этом он

путался, смешивая службу по нем со службой по Гарнизонному уставу (часовой, караул)...

Прослужив под начальством этого генерала 4 года, я научился у этого почтенного

человека только одному — как варится

солдатская каша «на пару и всухую»!

Зато я не раз видел его беспомощность в поле и даже неумение читать карту!

О его преемнике — генерале Крюкове можно было бы и не вспоминать. Это была

совершеннейшая карикатура на большого начальника — и по внешнему виду и по

внутреннему содержанию. Если бы все мы не переживали сейчас невиданной еще миром

176

Электронное издание

www.rp-net.ru

трагедии — я рассказал бы много забавного про этого носителя большой военной власти,

знавшего церковную службу гораздо лучше, чем военное дело. Но сейчас тяжко вспоминать

все то, что в целом подготовляло всегда неготовность русской армии, а тем более —

карикатуры и смешные положения!

Вспоминаю еще одного командира корпуса, генерала X. Это был, как и Гурчин,

честный, простой и скромный в личной жизни человек: вдовец, живший одиноко и,

следовательно, имевший возможность отдавать всего себя службе, что он и делал. Он не был

сух и суров, как Гурчин, наоборот, генерал X. был общителен, ласков и словоохотлив;

службе был предан вполне. Но он вырос и состарился в артиллерии. Он знал хорошо только

свою артиллерию, т. е. ту, которую знал в молодости на Турецкой войне 1877–78 года и в

расцвете лет, командуя батареей в Л. Гв. 1-й артиллерийской бригаде.

Когда по поручению Командующего войсками Н-го военного округа он, как

артиллерист, делал годовые смотры всей артиллерии, собранной на Н-м полигоне, генерал X.

неизменно брал «себе в помощь» полковника Генерального Штаба (бывшего артиллериста),

который являлся буквально нянькой и руководителем генерала даже в техническом,

артиллерийском отношении! Этот же офицер Генерального Штаба сопровождал командира

корпуса, когда последний назначался «посредником» на большие маневры.

Я знаю командира корпуса, который просил своего подчиненного писать приказы о

смотрах, на которых этот подчиненный не присутствовал, значит — по слабым заметкам о

смотрах! Но и этого мало: командир корпуса просил того же подчиненного написать

«аттестации» четырем начальникам дивизий корпуса и начальнику своего корпусного штаба!

Можете ли вы представить положение начальника штаба одной из дивизий, пишущего

аттестации

своему непосредственному начальнику по просьбе их общего начальника?! А

ведь это не анекдот. Да и суть не в нем, а в той несостоятельности «верхов», которая

постоянно торчала в той или иной форме из всех углов русской жизни...

К группе «посредников», собравшихся в Белостоке перед Царскими маневрами

(кажется, в 1897 году), подвели великолепного коня, поседланного английским седлом, и в

хороших скаковых «кондициях»— принадлежащего известному тогда в кавалерии генералу

С.

Генерал вышел из группы посредников; легкой походкой подошел к коню, осмотрел

его и седловку; без стремян вскочил в седло и, заметив неровность стремян, спрыгнул на

землю, поправил стремена и вновь прыжком сел в седло... Все это продолжалось не более

одной минуты.

Сидевший тут же Начальник Штаба Варшавского военного округа, генерал

Пузыревский, не любивший «придворных» людей со связями и всякими прерогативами,

177

Электронное издание

www.rp-net.ru

иронически заметил, по отъезде ген. С: «другому всю жизнь надо работать и много работать,

чтобы показать себя; а тут в полминуты человек показал себя без остатка».

Этот случай, как анекдот, был рассказан одним полковником Генерального Штаба за

обедом у Плоцкого губернатора — молодого, энергичного и многообещавшего тогда

Д.Б. Нейгарда.

А ваш полковник — человек большого либерализма,— заметил Плоцкий губернатор

группе офицеров, бывших у него в гостях.

Так непривычна была для уха «правящих сфер» критика «верхов», хотя бы и в

шутливой форме.

А между тем без критики нельзя было вывести жизнь и работу армии из тупика

невежества, из деятельности вне определенной военной доктрины, из непонимания

действительности, жизни на «авось», работы «как-нибудь»...

Были, конечно, и исключения в лучшую сторону: Пузыревский, Драгомиров (М.И.),

Самсонов, Мартынов, Клембовский, Новицкий (В.Ф.), Свечин (А.А.) и другие. Но об

исключениях в лучшую сторону теперь не для чего вспоминать, так как самые блестящие из

них не смогли дать русской военной жизни иного направления и оградить ее от катастрофы.

Вероятно, для 160-тимиллионного народа все эти исключения были недостаточны, тем

более, что и из них только очень и очень немногие выступали открыто и определенно против

дурных порядков в Армии, а тем более во всей Стране! Самодержавные «верхи» не

допускали критики и, в то же время, сами были невежественны, неумны и недальновидны, не