Философская сказка (сборник)
Шрифт:
Барон потрясен. Все в нем протестует против подобного положения вещей: его доброта, прямодушие, чувство чести и страх перед суждением, которое не преминут вынести в клубе, в манеже, в оружейном зале.
– Но это безумие, этого не может быть, - запинаясь, бормочет он.
– А я-то ничего не понимал! Очки, капли, вы сидите взаперти в этой темноте. Какой же я идиот! Бесчувственный эгоист! И все это время... Нет, ей-богу, я просто не хотел ничего понимать! Ох, как же я себя ненавижу за такие вещи!
– Да нет же, нет,
– Вы слепы! Не могу поверить. Но что сказал врач?
– Сначала я поговорила с нашим старым другом, доктором Жираром. Потом показалась двум специалистам. Конечно, они всячески старались обнадежить меня. Но я - полноте, я поняла правду! Все слова утешения разбиваются об эту горькую правду: мое зрение слабеет день ото дня, и я уже почти ничего не вижу.
Барон не из тех, кто склоняется под ударами судьбы. Не в его характере смириться, опустить руки. Он гордо распрямляется, собираясь с силами. Тетеревок снова берет в нем верх.
– Ну, вот что, Огюстина, - решительно заявляет он.
– Теперь мы будем бороться вместе. Довольно. Я больше не оставлю вас. Я возьму вас за руку, вот так, и мы с вами пойдем потихоньку вместе, пойдем к исцелению, к свету.
Он обнимает ее, нежно укачивает.
– Моя Титина, мы будем любить друг друга, как прежде, ты и я, мы снова будем счастливы. Помнишь, когда мы были молодыми, я пел, чтобы подразнить тебя, на мотив "Моей цыпочки": "Титина, Титина, ах, моя Титина!"
Баронесса слабеет в объятиях мужа. Она прижимается к нему, улыбаясь сквозь слезы.
– Гийом, вы никогда не станете серьезным!
– ласково журит она его.
Да, невозможно обманывать незрячего человека. Пользоваться слепотой супруги подло. На другой же день барон принялся разрушать свое счастье с таким же пылом, с каким прежде строил его. Он увиделся с Мариеттой только раз, чтобы проститься. Обещал, что будет по-прежнему платить за ее квартирку. Что поддержит ее до тех пор, пока она не найдет какую-нибудь работу - ему и в голову не пришло, что вместо работы девушка может найти нового покровителя. Она горько плакала. Ему удалось не пролить ни слезинки, но сердце его разрывалось, когда он навсегда покинул гнездышко, свитое для его последней весны.
В следующие несколько недель барон выказывал трогательную и самоотверженную преданность жене-инвалиду. За столом он нарезал мясо на ее тарелке. Читал ей вслух. На прогулках медленно вел ее под руку, помогая обходить препятствия и называя всех, кого они встречали по пути и кто с ними здоровался. Весь Алансон был уже в курсе.
Для баронессы наступила пора безоблачного счастья. Она не сидела больше целыми днями затворясь в потемках. Все чаще снимала черные очки. Ей даже случалось ловить себя на том, что она листает газету или открывает книгу. Могло и вправду показаться, что она
Однажды баронесса попросила аббата Дусе прийти как можно скорее и, как только он явился на зов, закрылась с ним у себя.
– Я попросила вас прийти, потому что должна вам кое-что сказать. Это очень серьезно, - без околичностей начала она.
– Серьезно, Боже мой! Надеюсь, не какое-нибудь новое несчастье...
– Нет, скорее даже счастье. Серьезное, очень серьезное счастье.
Она приблизила к нему лицо и резким движением сняла черные очки. Потом, сощурив глаза, устремила на него пристальный взгляд.
Аббат, в свою очередь пристально вгляделся в нее.
– Нет, я... Как странно!
– пробормотал он.
– Слепые так не смотрят. Сколько жизни в ваших глазах!
– Я вижу, аббат! Я больше не слепа!
– воскликнула баронесса.
– Боже милостивый, какое чудо! Как вознаграждено ваше смирение, и заботы барона, и мои молитвы тоже! Но давно ли...
– Сначала я видела смутно, будто жила в сумерках, которые пронзал время от времени луч света, но лишь на мгновение. Какие это были мгновения? Те, когда я чувствовала, что мой Гийом особенно близок мне. А потом, мало-помалу забрезжил день.
– Так значит, ваше исцеление было вызвано или, по крайней мере ускорено тем, что...
– Да, любой другой, кроме вас, только усмехнулся бы моим словам, до того это... назидательно.
– Назидательно? Это верно, назидательность сейчас только смешит, мало того - страшит, похуже любого позора. Что за странные времена!
– Что ж, аббат, вы сможете рассказывать о нас вашей пастве, и право, ничего удивительнее я в жизни не слышала. Моему исцелению есть одно только имя. И это имя - Гийом!
– Барон?
– Да, мой муж. Я исцелена любовью, супружеской любовью. И подумать только - придется это скрывать, чтобы не насмешить людей!
– Как это прекрасно! Я безмерно счастлив, что мне, недостойному слуге Господа, довелось узнать такое! Но что же сказал барон, когда вы сообщили ему радостную новость?
– Гийом? А он ничего не знает! Вы первый, кому я решилась признаться, что вижу. Не правда ли, я говорю об этом, как о дурном поступке!
– Так надо немедленно сказать барону!
– горячо воскликнул аббат. Хотите, я...
– Нет, ни в коем случае! Не надо спешить. Все не так просто.
– Я вас не совсем понимаю.
– Подумайте сами. У Гийома связь с этой девкой. Я заболеваю... ну, то есть, слепну. Он порывает с ней, чтобы посвятить себя мне. Проходит несколько недель - и зрение ко мне возвращается.
– Какое чудо!
– Вот именно. Это так прекрасно, и это чистая правда. Но скажите, не слишком ли это прекрасно, чтобы быть правдоподобным?
– Барон не сможет не признать очевидного.