Физиология духа. Роман в письмах
Шрифт:
Спрашивается — как мыслящая личность (и не так плохо мыслящая местами, правда ведь? конечно, временами он несет жуткую чушь, а внутри этой чуши ухитряется нести чушь еще большую — в его смешном раю сразу после второго пришествия Христа еще при жизни К., раю христианском, который он вроде бы последовательно отстаивает от твоих “синтезаторских” покушений на чистоту учения, почему-то находится место, мягко говоря, сомнительным фигурам; чем же они лучше отвергаемой им Елены Ивановны Рерих, женщины, смею думать, все же куда более высокодуховной, чем алкоголик и психопат Мориссон, почему от нее христианство надо защищать, а таким, как Мориссон, наркоман Хендрикс, издеватель над церковью и всем вообще Джойс — зеленая улица? где тут логика?), как человек, отдающий себе некоторый отчет в происходящем, может уйти от действительности так далеко, чтобы живых родителей, каждую неделю видящихся с ним, счесть мертвыми, придумать, уверовав затем, что “так оно и было”, причины их смерти и т.д.? Чтобы слышать их голоса (это-то ладно, на то и синдром) — к а к г о л о с а с т о г о с в е т а ? Чтобы продумать за них именно в качестве умерших, но живых, детально все то, что тут, в “письме”, высказано на десятках страниц? Чтобы придумать себе еще и хорошую мачеху, кроме плохой
Разумеется, подобие ответа у меня припасено. Именно же: он испытывает сильнейшую потребность любви к родителям (в особенности усугубленную тем, что его в уже давно требующем своего возрасте не любит ни одна женщина, так что вся энергия его любви сошлась в одной точке), но любить их без сильнейших помех со стороны самоуважения, чувства собственного достоинства, болезненно сильного в нем, любить с тою серьезностью отношения к любви, которая отразилась в каждой строчке знакомого тебе “письма”, — он может только в ответ на столь же сильную любовь с их стороны. А поскольку такой любви с их стороны он не встречает с детства, но она ему крайне необходима, она д о л ж н а б ы т ь, наш К. вынужден выдумать (или вообразить, если это точнее, поскольку мы имеем дело с по-своему художественным актом) себе д р у г и х родителей, таких, какими они, по его представлениям, должны быть. Заметь, они должны быть не кем-то и кем-то (по профессии, хотя бы как-то соответствующей самой возможности получения и, допустим, утайки криминальных денег; или степени известности; или состоятельности; или даже хотя бы “хорошести”; это он не продумал, могу тебе сказать, он об этом не говорит вообще, а если спросить, кто они были и как выглядели, отделывается самыми общими ответами типа: “Лысины и не намечалось”; хороший также ответ: “Ночью у отца глаза не загорались”, — как тебе?), они должны только одно: его любить. Д р у г и е... но где же они? и кто тогда э т и ? Хороший вопрос. Отвечаем... те — умерли (и по той же причине, что и жили в “очах души его”: из любви к нему, они пошли на этот темно-криминальный, смертельный шаг из-за озабоченности его будущим). А эти — эти... а они — усыновили. С чего бы? С бухты-барахты — чужого взрослого больного парня? Н-да... а вот и нет. Мать (плохая — согласно его восприятию ее в действительной жизни) осталась, а это с ней к Вам сюда приходит отчим (что с него взять? для отчима он еще хорошо ко мне относится), который меня и усыновил. А вот настоящий отец — погиб, и с ним — “настоящая” (такая, которая любит как надо), хорошая “мать”. Откуда же взялась вторая мать? А она... она была — мачеха, но лучше родной матери. То есть отец ушел от твоей матери к другой женщине, а твоя мать добровольно отдала тебя отцу? редкий случай. Или по суду? Она была лишена материнских прав? Нет. Сама. Потому что она... ей всегда было не до меня. Но не потому... поймите, не потому, что она плохая... моя мать не может быть плохая... а просто она больная... и мне передала болезнь (так, складывается карточный домик), вот откуда все это... просто она раньше никогда не могла сфокусироваться, собраться, у нее все валилось из рук, а тем более растить и воспитывать... и она сама понимала. А теперь почему она у тебя фокусируется? А потому... потому, что отец ей изменил, и она заболела, а потом была одна, и все сильнее болела; а потом, не так давно, встретила моего отчима, и он своей любовью и верностью, ее-то он любит, как всем бы всех бы любить, и своей любовью он ее медленно, но верно ставит на ноги. Ну, и так далее. До небывалого — до полной убежденности в смерти отца при постоянно обнаруживающем себя наличии живого отца. Небывалого для кого-кого, но не для таких, как мы. Мы и не то видали-слышали, и чего только не “поймем”, почесывая в затылке между двумя затяжками.
Но что нам это “понимание” — дает? Вот я только что “расписал по трафарету” механизм возникновения бреда. Как-то объяснил его причину.
А на самом деле я же ничего не понимаю! Тут только видимость выяснения, а куда ни ткни — одни белые пятна. Нет, я бы хотел — на минуту, только на минуту — сам сойти с ума и “перевоплотиться”, чтобы только увидеть все его глазами, именно у в и д е т ь, как оно у него происходит!
И главное из белых пятен — как же все-таки появился этот текст? Все предыдущее объяснение не объясняет того, ч т о в нем написано. То есть частично объясняет — эти объяснения я уже приводил. Есть еще ряд текстуальных подтверждений того, кто стоит за фигурами “мужа” и “жены” (думаю, сама найдешь без труда, если будет желание сличить оба письма).
Значит, автор — К.? “А кто же еще? — скажешь ты. — Ты что, в самом деле думаешь..?” И я замолкаю. Ничего я такого не думаю.
Но все же, все же... возьми хотя бы: это чистая правда, что у него самого-таки нет почти никакого опыта отношений с женщинами. Об обратном “женском” опыте отношений с мужчинами — и говорить нечего (это я отвечаю на твой немой вопрос; совсем никаких признаков бисексуальности). Допустим, “мужская часть” раздумий в “письме” имеет отправной точкой и материалом беседы с ним отца, чтение книг, вглядывание в собственную созревающую сексуальность. Хотя и тут слишком... но это еще как-то объяснимо. Ну, а “женский голос”? Я говорил с его матерью — как и следовало ожидать, она на эту тему при нем особенно не распространялась; да он ее и не спрашивал. Так, могла, конечно, обмолвиться словом о чем-то или поднять тему в разговоре с отцом, в общем виде (“все вы, мужчины, хороши”), а он слушал и запоминал, но в такие дебри... ты помнишь текст?.. И ведь не стала же бы она в разговоре с мужем, да еще при сыне — перебирать все случаи из своего женского прошлого. Откуда он это-то
Ладно. Еще объяснение. Нарушим-таки — ради него же — врачебную тайну. Слегка приподнимем краешек. В биографии самого К. было нечто такое... скажем, у него был опыт ревности к прошлому своей девушки (довольно невинный, по нынешним временам, но для него серьезный, непереносимый), опыт ревности к прошлому. Как К. мне объяснял, он решил сам вылечить себя, а для этого доказать себе, что половая жизнь — вещь самая обыденная, нормальная: в этом случае переживать из-за того, что любимому тобою человеку не чуждо ничто человеческое, — глупо и смешно. И в целях самолечения К. решил посмотреть на “это” глазами своей подружки: перевоплотиться и почувствовать, так сказать, изнутри женщины, что для нее “это” столь же “мало значит”, как и для мужчины. Он стал представлять себя женщиной, попытался представить н а с е б е мужские руки, представить мужское тело как влекущее, и т.п. С переменным успехом он решал раз за разом трудную, неорганичную для него как для нормального в смысле ориентации представителя мужского пола задачу. Подробности в сторону; разумеется, он не вылечился, а еще больше увяз... Но, конечно, такой нестандартный опыт мог послужить импульсом для дальнейших рефлексий и опытов “глазами женщины”.
Тогда многие места “письма” опять же находят естественное объяснение. Но другие... Детали, детали! как хочешь, за ними стоит действительный опыт...
Но более всего — сам стиль “письма”, сам слог. Может ли он быть признан просто “третьим видом” его расслаивающейся речи? Может ли К. с а м выдержать так долго столь размеренный, итоговый слог, не скатываясь ни в свою инфантильную и вязкую размазню, ни в полемическую юношескую драчливость? Сомневаюсь.
Конечно, можно еще говорить о некоей самонастройке под влиянием внутреннего голоса, вхождении под самогипнозом в состояние, когда становишься “выше себя”. Но для этого текст неимоверно длинен. Чтобы его записать... речь идет о многих часах, может быть, не об одном дне. Значит, внутренний голос прерывался на сон — и тем же тоном начинал говорить опять, прямо с того места, где кончил вчера? Шуточки!..
Но ты скажешь, что ровно то же можно вменить в вину и концепции о внешнем источнике текста. Помимо ее фантастичности, сама временная длительность диктовки, необходимость прерываться на сон — и снова... Да, история не имеет внятного объяснения.
Цитрамона мне, пенталгина, доктора Юнга сюда с профессорами Ференчи и Салливаном — и пусть они снимут мою головную боль!..
Устал от того, что ломаешь голову, напрягаешь душу, вертишь-вертишь “проблемку” (как там, кстати, поживает Р. с его вечным, еще только входя, а уже блестя глазами: “Ну что, проспорим темку?”) — а у самого то и дело просверкивает: ты его хочешь вылечить, а он едва ли не лучше видит тебя, чем ты его, едва ли меньше тебя в с е понимает, аутист несчастный, ханурик с пришлепывающими губами. Если он все это, все вот это, продумал, прочувствовал за взрослых мужчину и женщину — как я буду склонять его к тому, что все это — порождения больной психики и, будь добр теперь с моей чуткой помощью от этого медленно, но верно избавляться? Как, когда я с его помощью в некоторые из этих окошек в с в о ю жизнь чуть ли не впервые заглянул, то есть я еще только набрел на них (он за меня набрел! да, о чем это... иногда мне кажется, что он — младший я, мое порождение, чуть ли не мой и.., а вовсе не их, что все это, вплоть до “письма” — плод моего... но когда кажется, тогда крестятся, не напрасно на нашего брата думают, что мы сами первые психи и есть, обо всех не скажу, но человек по призванию в нашем деле, ты же согласна, и должен быть профессиональным душевнобольным, так сказать, широкого спектра — иначе как возможна настройка на волну больного?), — а уже буду решать, болезнь это или не болезнь? Просто по долгу службы. Ахинея.
Это если он “из себя” написал. А если — хотя бы частично — не “из себя”... тогда остаются и вправду только некие “голоса”, неизвестно чьи, но не его внутренний, и они... откуда? А?
Но и уходя от всякой такой мистики... по чести сказать, то, что ты ему возражаешь, — и то, на что ты ему возражаешь... и то, что он отвечает в письме ко мне на твои возражения... пойми меня правильно. Разве не то же самое говорил тебе тогда и я? не в том же ли была и моя боль? только он выразил все это лучше, полнее... он (или “голос”) сказал все за меня, вместо меня, от меня — тогдашней тебе, но, пожалуй, и от сегодняшнего, от всегдашнего “него” — всегдашней “ей”, — как же я буду его лечить от того, от чего сам... Нет, сам я вылечился, вылечился, я здоров, здоров. Это должно быть так, и так оно и будет, так оно и есть.
Но вот какой бы я задал — совсем не от лица вчерашнего себя — вопрос.
К. (авторы “письма”, как угодно) говорит о чувстве в связи с его свойством проходить. Из чего выводит фундаментальную неподлинность, поддельность любовного влечения. Ты же в ответ говоришь, что возникающее скоропреходящее, если пустить его на самотек, чувство есть залог и предвестие любви непреходящей, если, творчески работая, развить это онтическое (говоря по-хайдеггеровски) чувство — до любви как онтологического, бытийственного, так сказать, начала, лежащего в основе отношения между всем живым.
А вот возьму и выверну ваши рассуждения наизнанку. Именно: есть ситуация, обратная взятой вами: когда любовное чувство упорно не проходит — а надо, чтобы оно прошло, поскольку именно в его непроходящести (скажем, когда тебе не отвечают взаимностью, или ты просто не имеешь право на это чувство, ну, любишь жену своего друга, мужа своей подруги) — источник жизненного несчастья. Болезни. Само существование такой ситуации (не столь уж редкой) удостоверяет, что авторы письма (или сам К.) в своих рассуждениях говорят как о единственной лишь об одной ситуации из нескольких возможных. Тогда — если по К. скоропроходящесть есть указание на фиктивность любовного чувства — является ли здесь, наоборот, то, что оно не проходит, критерием ее подлинности? Или нет?