Флаг миноносца
Шрифт:
Сомин махнул рукой:
– Ты все такая же - ни дисциплины, ни порядка. А кто здесь будет сидеть на рации?
– Так нас же двое! Я и Нурьев лопоухий. Ничего ему не сделается один подежурит.
– Нельзя. Будь здорова, Люда.
Не успела машина тронуться, как Людмила ухватилась за задний борт. Куркин услужливо втащил ее в кузов.
– Вот так-то лучше!
– проворчала Людмила.
– Лейтенант же запретил тебя брать!
– недовольно проговорил Писарчук.
– Будет и тебе и нам.
– Молчи, тюфяк! Испугалась я твоего лейтенанта. Повесили две звездочки - загордился!
Она уселась спиной к кабине, очень довольная своей находчивостью.
У выезда
– Это вас приказал захватить Поливанов?
– Нас, нас!
– затарахтела коротенькая толстушка. Лица ее в темноте не было видно, но Сомин решил, что она - круглолицая и курносая.
– Долго же вы ездили, - продолжала толстушка, - можно съездить на тот свет и обратно.
Она, конечно, не могла знать, что Сомин только что похоронил товарищей. Безобидная шутка разозлила его. Он грубо оборвал девушку:
– Хватит болтать! Полезайте в кузов!
– Болтать! Полезайте!
– передразнила она.
– Вы бы доктору место уступили в кабине, как женщине хотя бы...
Сомин молча вылез из кабины и, обойдя машину спереди, помог толстушке взобраться в кузов. В кабину кто-то сел. Сомин тоже влез наверх, и они поехали.
– Постой!
– воскликнул Сомин.
– Вас же было двое! Одна в кабине, а почему здесь опять двое?
Людмила не могла удержаться от смеха. Он немедленно узнал ее по голосу.
– Ну, это уже черт знает что! Нашла время дурачиться!
– Ударом кулака по кабине Сомин остановил машину.
– Вылезай! Пойдешь назад пешком!
Сначала она попыталась спорить, потом вдруг смирилась.
– Прости, Володя. Я сейчас слезу, - она выскочила из кузова.
Произошла секундная задержка. Хлопнула дверца кабины, и машина покатилась, подпрыгивая на рытвинах. Ехали не быстро, так как теперь тьма была такая, что только фронтовой шофер особым непостижимым чутьем, свойственным этим людям, мог разбирать дорогу. Проехали Крымскую. Вдали временами вспыхивали отблески стреляющих орудий. Машина поравнялась с глинобитным сараем, белевшим во мраке, и остановилась. Сомин знал, что здесь находится ПМП - передовой медицинский пункт. Женщина, сидевшая в кабине, вышла. Выпрыгнула из кузова толстушка. Сомин не стал пересаживаться в кабину, так как до огневых позиций полка оставалось не более километра. Шофер сворачивал самокрутку, чтобы затянуться разочка два. Он знал, что на передовой курить ему не придется. Женщины тем временем отошли уже довольно далеко. Из темноты раздался голос толстушки:
– Эй, сердитый лейтенант! Как тебя звать-то? Может, придется встретиться.
Машинально Сомин назвал свою фамилию.
Скоро доехали до полкового КП. Надо было доложить Яновскому о выполнении печального поручения. В кабине оставалась полевая сумка. Сомин открыл дверку, чтобы взять ее, и увидел, что рядом с шофером сидит женщина.
– Не сердись, Володя, - сказала она, - я сама доложу кому хочешь, что приехала самовольно.
– Людмила! Как ты сюда попала? Черт, а не девка!
– Он накинулся на шофера: - Вы что, дурачить меня вздумали!
Тот был искренне удивлен:
– Она же сказала, что вы послали ее в кабину. Так притиснули меня вдвоем, что насилу управлял. Хорошо, что обе бабы не дуже толстые!
Сомин плюнул и пошел на командный пункт.
4. ФРОНТОВОЙ ВРАЧ
Старший лейтенант медслужбы Шарапова вытерла руки куском марли и присела на завалинку, прислонившись к горячей стене. Труднее всего было переносить жару. За месяц, проведенный на передовом медицинском пункте дивизии, доктор Шарапова привыкла к близким разрывам снарядов и к вою пикирующих бомбардировщиков.
– Сколько вам лет?
– он скомкал направление Марины и, не читая, сунул его в карман халата.
– Двадцать один, - ответила она, зная, что сейчас последуют удивленные восклицания. Чтобы предупредить их, она тут же добавила: - Я выпущена досрочно, с четвертого курса, но мне пришлось поработать в больницах еще до выпуска, и вот теперь - в армейском госпитале.
– Черт знает что! Присылают девчонок! Здесь не институт благородных девиц, а фронт!
– закричал он.
Так началось это знакомство. Скоро Степанов убедился в том, что ему прислали неплохую помощницу. Она обрабатывала всех легко раненных и уверенно ассистировала во время операций. Недели две спустя, после того как оба они всю ночь провели за работой, Степанов заявил:
– Из вас все-таки получится врач, если не убьют до этого, разумеется.
Марина улыбнулась. Толстые губы Степанова, окруженные со всех сторон густой щетиной, тоже изобразили подобие улыбки. С этого момента они стали друзьями, хотя Степанов вовсе не перестал орать на нее по всякому поводу и без повода.
Сейчас, сидя на завалинке в тени, Марина пыталась вспомнить, что произошло с тех пор, как ее по собственной просьбе откомандировали на передовой медицинский пункт стрелковой дивизии. Но сколько она ни напрягала память, ей представлялось одно и то же: волосатые руки Степанова, которые неустанно зашивали, бинтовали, извлекали осколки, накладывали гипсовые повязки. Только об одном странном впечатлении, не имевшем отношения к работе, Марина не могла забыть. В ту ночь, когда она приехала, ей послышалось, будто офицер, который привез их, назвал фамилию: Сомин. Она пыталась уверить себя, что ей почудилось это. Неужели же эта встреча, желанная, долгожданная встреча, уже прошла, как проходит встречный поезд? Неужели же это действительно был Володя, и она не успела сказать ему ни слова?
Раза два Марина получала весточки от отца. Константин Константинович был все время в разъездах по госпиталям и частям армии. Он обещал наведаться в шахтерскую дивизию. "Хоть бы на десять минут заехал!" мечтала Марина. Она не чувствовала себя одинокой, но за последние полгода привыкла видеть отца часто, советоваться с ним обо всем и теперь тосковала без его сдержанной ласки.
"Пора, однако, и честь знать! Хватит лодырничать!" - упрекнула себя Марина. Она поднялась с завалинки и вошла в каморку, отгороженную фанерными листами. Доктор Степанов лежал на койке. Его толстый живот вздувался горой под халатом. Ноги в нечищенных сапогах упирались в стену. Глаза были закрыты, но по дрожанию век Марина убедилась, что он не спит.
– Опять сердце, Максим Тимофеевич?
– Пустяки, пройдет.
– Степанов открыл глаза.
– Как тот солдат с ранением в грудную клетку?
– Плохо. Даша дежурит возле него.
– А! Даша!..
Дашенька - медсестра, прибывшая вместе с Мариной, не пользовалась доверием Степанова. Ей доставалось от него ежедневно, особенно после того случая, когда начальник медпункта обнаружил толстенькую Дашеньку в овражке с рыжим матросом, который нашептывал ей что-то под аккомпанемент гитары.