Флора и фауна
Шрифт:
Ищи, милок, ищи. Много вас, охотников — одним больше, одним меньше — какая разница? Главное, чтоб вы друг друга в погоне не затоптали.
— "Мой адрес не дом и не улица. Мой адрес вольер номер — цать!!"… — загорланила со скуки, отсалютовав бутылкой, не глядя и не оборачиваясь. Спрыгнула у спуска к воде и потопала по затихающим улицам засыпающего города: может, кто из более высокоорганизованного семейства попадется — развлечет?
Мне посигналили в спину.
Я обернулась: о, Лейтенант бдит за мной.
— Не спится, друг сердечный?!
Тот вылез из машины и
— Полегчало?
— Ты о чем, служивый?
— О концерте, Монсерат Кобалье! — хохотнул.
— А я еще сплясать могу и крестиком вышиваю…
— И коров доить умеешь, — кивнул.
— Увы, — поморщилась с фальшивым сожалением. — Что-то не то с животинкой — одни быки попадаются.
— Ладно, хорош скалиться, садись, поехали.
— Куда? — заинтересовалась. — Та же программа?
— Нужна ты мне больно, — проворчал, усаживаясь, и я рядом плюхнулась: а чего ж нет? С Иваном можно развлечься — он возраст щенков пережил и с гормонами в ладах. — Чего случилось?
— Ничего, — заверила. — Уезжаю я от вас. Влюбилась. Да-с!
— Клюнул, значит?
— Ага.
— А вложения?
— Через неделю уедем, за это время озолотить Селезневку не проблема.
— И куда двинетесь?
— К Элизабет Тейлор и Девиду Боуи.
— И выпустят?
— Меня? А куда ж денутся? Он же благородный сэр, пассию свою бросить нормально не может, готовит к разлуке. Англию ей показать в компенсацию желает.
— Втроем собрались? — не поверил.
— Да. Заодно прослежу, чтоб мадам Перетрухина какого-нибудь другого лорда не осчастливила.
— Красиво поешь, да голосок невесел.
— Это алкоголь. Очень отрицательно здешние напитки на настроение влияют.
— Чего ж напилась?
— Не напилась, а выпила. Праздник сегодня, Ванюша, день защиты насекомых. А за букашек грех не выпить. И притормози, я выйти хочу, прогуляться.
— Даже не думай. Звинчук, Нейменов и колоритный тип явно по фамилии Мимино пасут тебя доблестно и неустанно. Это я, к слову, в заботе о букашках, за которых ты сегодня неслабо нахлебалась.
Я отвернулась, чтоб скрыть разочарование и раздражение, проступившие на лице: если честно, я уже думала скрыться тихо в сторону вечной мерзлоты и нефтяных месторождений. Затеряться где-нибудь в районе Байдарацкой губы или Енесейского залива, выйти замуж за оленевода, поставить юрту в тундре и вязать мужу носки длинными, северными ночами.
Одно плохо, вязать умею, но не спицами.
А тут, оказывается, можно не беспокоиться, уже подсуетились местные «скотоводы».
— Притормози, мне проветриться надо
— Ладно, — согласился, подумав. — Ближе к дому, чтоб лишних приключений себе на голову не собрала.
— Ой, спасибочки! — ткнулась в бардачок лбом, не рассчитав траекторию поклона, дура дурой. Ты, главное, поверь, Ванечка.
Валя хоть и не ожидала особо приветливого приема, но и настолько унизительного тоже — ее провели прямо в спальню, и ни ужина с разговором, как в прошлый раз, ни элементарного "добрый вечер" в знак приветствия.
Бройслав полулежал на широкой постели в одних домашних брюках
И терпела: застыла у порога в ожидании, не решаясь пройти, сесть в кресло, и уйти тоже не решилась, а могла, и шанс был, и силой никто не держал. Да и не стал бы — она видела, осознавала, что Энеску и она разных полей ягоды, и не понимала, зачем именно она ему, дикая малина, когда вокруг отборные сорта лучших видов сами в рот просятся. Тешила себя вялой надеждой для успокоения самолюбия, значительно страдавшего от этого знакомства — `зацепила'.
Бройслав убрал, наконец, трубку, закончив разговор, и оценивающе уставился на девушку: нынче она нарядилась скромнее и более уместно, чем в прошлый раз. И по лицу видно — уже не за иллюзией пришла — конкретика материи привела. Все в этом мире продается, все покупается — это-то и противно.
Энеску поморщился и похлопал по покрывалу рядом с собой, приглашая Валю сесть:
— Иди сюда. Поговорим для начала.
Та села на край постели в обнимку с сумочкой.
Сирота со спасательным кругом, — фыркнул Бройслав, оценив объемную репродукцию, и одной рукой отобрав неслабый баул, подтянул девушку другой рукой к себе, обнял за плечи:
— Расскажи-ка мне, милая, всех ли служащих в агентстве ты знаешь?
— Э-э-э… а что?
— Ответь без «что».
— Ну-у… кого-то знаю.
— Багиру, например?
— Кого? — наморщила носик девушка.
— Ба-ги-ру. Не пантеру, не фирму — женщину, — принялся поглаживать ножки Вале. Та с некоторым страхом смотрела на его руку и пыталась сообразить, о ком речь и в чем интерес Бройслава, а заодно понять, можно ли на этом заработать. И чудилось ей, что получит она минимум, а потеряет максимум.
— Я по прозвищам не знаю.
— А по именам?
— Ну-уу… У Семена Яковлевича несколько подразделений, в офисе только легальные работают. Их всех знаю.
— А если нелегалы? Вернее, те, кого Макрухин не показывает даже своим?
— Д-да-а… встречаются… Зачем вам?
Рука мужчины стала настойчивее и наглее, чем начала нервировать девушку. Ни желания, ни возбуждения она не чувствовала — память о прошлой встрече еще была жива.
— Разденься, — то ли приказал, то ли попросил Бройслав. Валя замерла. С минуту думала: а не сбежать ли? И принялась нехотя раздеваться. Повернулась к мужчине, оставив лишь белье. Бройслав провел ладонью по лицу, по груди и талии и почувствовал лишь неимоверную тоску, сжимающую сердце — не то лицо, а может, не то тело. Красивое, гибкое, молодое, но словно неживое или абсолютно чужое, и в желание обладать вплетается горчинка то ли отторжения, то ли разочарования, портя удовольствие.