Флорентийка и султан

Беньи Жаннетта

Султан Мухаммед узнал о бегстве казначея Али Чарбаджи лишь на следующий день, когда корабль, на котором укрывались беглецы, уже подходил к устью Дуная.

Организовать немедленную погоню султану помешал неожиданно разразившийся на море шторм. Так беглецы выиграли еще несколько дней.

Но уже на территории Венгрии, в Белграде за ними следили. А появление турецкого судна уже в тот момент, когда беглецы были почти уверены в том, что им удалось избежать опасности, повергло Али-бея в смертельный ужас.

Представив себе

мучительные пытки, которым его могли подвергнуть в султанских застенках, Али-бей, который и так не отличался особой храбростью, принял яд. Организм его был слишком слаб, чтобы долго сопротивляться воздействию смертоносной жидкости и, не успев рассказать Фьоре о тайне своих сокровищ, он умер.

Итак, Фьора оказалась на борту баржи в стране, совершенно чужой для нее. Сейчас ее положение почти ничем не отличалось от того, в котором она пребывала, попав в руки турецких корсаров. Правда, она уже не была пленницей, но положение беглянки среди людей, которые не понимают ни единого твоего слова, было для нее ничуть не легче. Она даже не могла воспользоваться деньгами, которые еще оставались у Али-бея – по той причине, что он отдал все свое золото капитану Тамашу Запольяи. Фьоре оставалось надеяться лишь на то, что этот венгр исполнит последнюю предсмертную просьбу Али-бея и не отдаст ее в руки турок, гнавшихся за беглецами.

Находясь в каюте, отделенной от капитанской толстой деревянной переборкой, Фьора слышала доносившиеся до нее обрывки разговора между Али-беем и капитаном. Она догадывалась лишь о том, что разговор этот очень важен, но не могла и предположить, что сейчас решается ее судьба.

Только услышав скрип открывающейся двери и увидев перед собой побледневшее, взволнованное лицо капитана, она поняла, что случилось самое страшное. Правда, Фьора подумала даже не о смерти Али-бея, а о том, что их настигли турки.

Капитан жестом пригласил ее войти в свою каюту.

Фьора растерянно переступила через невысокий деревянный порог и сразу же увидела постель, на которой бессильно откинув руку лежал Али-бей. Лицо его было белее снега, из полуоткрытого рта доносился последний стон.

Спустя мгновение, Фьоре стало ясно, что она осталась одна.

Капитан баржи, низко опустив голову, отвернулся.

Фьора опустилась на колени рядом с умершим и прикрыла его холодеющие веки. Неожиданно силы покинули ее, и она разрыдалась. Она плакала несколько минут, охваченная приступом невыносимого отчаяния. Со смертью Али-бея рядом с ней не осталось ни одного человека, который мог бы помочь ей.

Для капитана Тамаша Запольяи, стоявшего сейчас у иллюминатора, Фьора была обыкновенной турчанкой. По этому поводу он не испытывал ни малейших сомнений. Правда, его несколько смущало ее странное имя, но Тамаш не особенно переживал по этому поводу – мало ли чего можно ожидать от этих басурман.

Откровенно говоря, он и сам пока еще не знал, что ему делать с этой

девушкой. Али-бей, умирая, просил позаботиться о ней и даже оставил кое-какие деньги, но у Тамаша даже не было собственного дома, куда можно было бы привести девушку.

Для того, чтобы хоть как-то продержаться после потери собственной баржи, он продал дом, оставшийся ему в наследство от родителей, и сейчас жил в маленькой глинобитной хижине, принадлежавшей его хозяину, господину Жигмонду. Хорошо еще, что Жигмонд не требовал с Тамаша денег за жилье.

Сам Запольяи уже давно привык к холостяцкой жизни, которую он вел. Большую часть времени он проводил на своем корабле, а по возвращении в Сегед его опекал Габор Мезекер, который несколько лет назад лишился семьи и дома в результате пожара.

Наконец, Фьора перестала плакать и медленно поднялась с дощатого пола. Сейчас она пребывала в состоянии абсолютной растерянности и могла надеяться только на помощь капитана.

– Вам нужно отдохнуть,– сказал Тамаш. Фьора, конечно, не поняла ни слова по-венгерски, но сочувственная интонация, с которой они были произнесены, вселила в нее хоть слабую, но надежду. Может быть, положение не так уж безвыходно.

Капитан, взяв Фьору под локоть, проводил ее в соседнюю каюту и помог прилечь на покрытую жестким тюфяком матросскую постель.

Сам Тамаш тоже пребывал в растерянности и, чтобы хоть как-то отвлечься, оставил Фьору в одиночестве и вышел на палубу.

– Ну что, Габор? – обратился он к рулевому.– Турок не видно?..

Мезекер озабоченно вглядывался в узкий просвет между кустами камыша, отделявшими затоку от основного устья Дуная.

– Ох, капитан... Боюсь я, как бы они чего не заподозрили... Кто знает, что у этих нехристей на уме? Может, рыщут сейчас по всем рукавам, разыскивая нас?..

Тамаш задумчиво покачал головой.

– А может быть, они задержались на подъеме?

Габор тяжело вздохнул.

– Лучше всего было бы, если бы они сели на мель. Тамаш оглянулся на дверь капитанской каюты и, не испытывая особого желания спускаться туда, сказал:

– Пожалуй, я возьму лодку и проверю.

Габор попытался возразить:

– Вы рискуете головой, капитан. А вдруг турки где-нибудь поблизости?

– Ничего,– весело улыбнулся Тамаш.– В случае чего, я сумею от них улизнуть. И не в такие передряги приходилось попадать.

– А что наши пассажиры? – спросил Габор.

Он еще не знал, что душа Али-бея сейчас находится где-то на перепутье между адом и раем.

Тамаш поначалу колебался, не зная стоит ли говорить рулевому правду, но потом решил, что скрывать смерть Али-бея уже ни к чему. Но не стоит распространяться и о том, кем был на самом деле этот загадочный пассажир.

– Господин Трикалис умер,– после некоторого раздумья сказал Запольяи.

Габор от неожиданности даже вскочил.

– Умер? Почему? Как?