Флот вторжения (Книга 2)
Шрифт:
Гольдфарб подумал, что хотеть ее всегда было более возбуждающим, чем спать с нею. А может, он просто слишком многого ожидал. Он знал, что она дарит свою благосклонность многим мужчинам, и это не тревожило Гольдфарба, пока он оставался сторонним наблюдателем. Сейчас, когда он сам оказался одним из таких парней, это выглядело иначе. Он не считал себя ревнивцем; если говорить начистоту, то он совсем не ревновал. Но Дэвиду хотелось, чтобы Сильвия принадлежала ему больше, чем она допускала.
"И все же, - признался он самому себе, - мысленные видения обнаженной
Среди темного леса голубых мундиров летчиков и гражданских пиджаков из твида и саржи вновь появилась белая блузка Сильвии. Девушка подала Гольдфарбу кружку:
– Давай, милый, пробуй. Скажешь, как тебе оно. Она отошла и замерла, ожидая его реакции. Гольдфарб с осторожностью отхлебнул. Некоторые сорта так называемого пива, которые ему приходилось пить с момента появления ящеров... да, в сравнении с ними пиво времен войны с немцами могло показаться нектаром. Но сейчас от густого, пряного аромата, наполнившего рот, у него удивленно поднялись брови.
– А ведь чертовски недурно!– с изумлением сказал он. Гольдфарб сделал новый глоток, задумчиво чмокнул губами.– Такого я еще не пил, но все равно здорово. Где наш правоверный владыка раскопал такое?
Сильвия отбросила с глаз рыжую прядь волос.
– Сам сварил.
– Рассказывай, - заявил с привычным недоверием Гольдфарб.
– Говорю тебе, сам, - с упрямством и обидой повторила Сильвия.– Мы с Дафной помогали. Когда знаешь, что и как, это совсем просто. Может, после войны... если вообще что-то останется после войны... но если останется, я открою собственную пивоварню и паб рядом с нею. Я бы и тебя пригласила, но ты как начнешь опрокидывать кружку за кружкой, разориться можно.
Гольдфарб привычным движением опорожнил свою кружку.
– Если твое пиво будет не хуже этого, я обязательно приду. А сейчас принеси-ка мне еще одну.
Гольдфарб провожал Сильвию взглядом, пока она не скрылась среди массы посетителей. Со времени появления ящеров она была первой, от кого Гольдфарб услышал о том, что может быть после войны. Одно дело - думать о том, что будет, когда разобьют джерри; но война против ящеров, как ему казалось, может продолжаться до бесконечности... если только люди ее не проиграют.
– Привет, старина, - произнес рядом чей-то заплетающийся язык.
Гольдфарб обернулся. Судя по облику Джерома Джоунза, тот уже нагрузился значительно ниже ватерлинии и мог затонуть в любой момент.
– Хочешь знать, чем я сегодня ужинал, помимо картошки?– поинтересовался второй оператор радара.– Печеными бобами, вот чем.
Глаза Джоунза светились от плотоядного триумфа.
– Что-то кроме картошки - это, разумеется, событие, - согласился Гольдфарб.
В Англии было голодай, и не только потому, что остров не мог обеспечивать себя растительной пищей в достаточном количестве, но еще и потому, что ящеры, бомбившие железные дороги, мешали доставке имевшегося продовольствия.
– Так что можешь не особо
Джоунз причмокнул губами и дохнул на Гольдфарба. Печеными бобами там не пахло - из недр Джерома валил густой запах пива.
– Я не задаюсь, Джером, - вздохнув, ответил Гольдфарб.– Мне приказали это делать, и я выполнил приказ.
Дэвид знал: его бывший напарник по станции обижается, что не его выбрали для полетов на борту "Ланкастера". Джоунз страстно хотел оказаться в воздухе на боевом дежурстве (впрочем, никто его не мог за это осуждать). И не только из-за патриотизма. Была тут и другая причина. Болтаясь на земле, он по-прежнему не имел успеха у официанток из "Белой Лошади".
Но в данный момент Джоунз, вероятно, был уже слишком пьян, чтобы осчастливить любую из двух девушек, даже если бы та устроила перед ним стриптиз, а потом потащила в постель. Джоунз моргал, уставившись на Гольдфарба, будто совершенно не соображал, кем является его друг (или бывший друг? Гольдфарб надеялся, что это не так и что ревнивая зависть Джерома не зайдет далеко). Потом в мутных глазах Джоунза вновь появилась некоторая осмысленность.
– Знаешь, вчера у нас в казарме был свет, - сказал он.
– Неужели?– удивился Гольдфарб, пытаясь понять, что последует за этой вроде бы никак не связанной с их разговором фразой, если вообще что-то последует.
Ему хотелось, чтобы Сильвия принесла еще кружку пива, - тогда не придется ломать над этим голову. В его казарме электричества не было уже несколько дней.
– Да, был, - повторил Джоунз.– Электричество в нашей казарме. Вчера давали... Подожди, а почему я хотел тебе об этом сказать?
"Мне откуда знать?" - хотелось крикнуть Гольдфарбу. И хотя транспортная сеть, по которой двигались мысли Джоунза, тоже подверглась определенной бомбардировке, он таки сумел довести начатую мысль до пункта назначения.
– Вспомнил. Я слушал короткие волны. Поймали Варшаву. Слышно было великолепно.
– Неужели?– снова спросил Гольдфарб. Теперь его вопрос нес в себе совершенно другой смысл.– Русси выступал?
– От него - ни слова. Ни одного, - с какой-то мрачной торжественностью произнес Джоунз.– Об этом я и хотел тебе сказать. Он вроде дальний родственник тебе?
– Получается, что троюродный брат. Его бабушка была сестрой моего деда.
Когда его родственник объявился в качестве диктора у ящеров, никто не поразился этому сильнее, чем Гольдфарб.
В отличие от своих нееврейских друзей, он верил большинству из того, что Русси рассказывал об ужасных деяниях нацистов в Варшаве, однако сильно сомневался, что нынешняя жизнь под игом ящеров была такой радостной, как ее описывал Мойше. Потом, через несколько недель, его троюродный брат исчез из эфира так же внезапно, как и появился. Вначале ящеры называли в качестве причины болезнь. Теперь они вообще не считали нужным что-либо говорить, и это показалось Гольдфарбу зловещим предзнаменованием.