Фокус
Шрифт:
Мне двадцать восемь и у меня нет своих детей, и даже племянников, а дети подруг — это совсем не то, на чем бы я научилась навыкам общения с ребенком. Мне не должно быть стыдно, но я до упора поднимаю вентиль холодной воды, жду, пока она станет ледяной, опускаю туда ладони и прикладываю их к полыхающим щекам.
Чтобы как-то отвлечься, быстро нахожу чашки и все чайные принадлежности — у меня была пара видео от Андрея, которые он надиктовывал прямо на ходу, и я примерно представляю, где что лежит. К тому времени, как он возвращается на кухню, я как раз счесываю ножом тонкую пластинку с корня имбиря
— Ты бы правда вот так ушла?
Я резко поворачиваюсь и чуть не роняю нож. Мой невозможный мужчина стоит, опираясь плечом на дверной косяк, скрестив руки на груди. На этот раз — в футболке, но она настолько узкая, что даже не знаю, стало ли безопаснее моему несчастному сердцу.
— Правда просто ушла в чертову дверь — и все?
— Я напугала твою дочь, — пытаюсь оправдаться я.
— Конечно, ты ее напугала, как напугала бы любая другая женщина, которая претендует на часть моего внимания. Но никакую другую женщину я в гости не затягивал. Только тебя. — Он немного щурится, и мне хочется подбежать и растирать складку между его бровями до тех пор, пока мой Фенек снова не превратится в веселого молодого мужчину. А ведь он предупреждал, что у него невыносимо сложный характер. — Ты тоже не хочешь связываться с мужчиной, обремененным прицепом?
На этот раз неприкрытая злая насмешка, и я непроизвольно сжимаю кулаки от негодования.
— Значит вот как ты обо мне думаешь? — в ответ парирую я.
Писательский мозг живо накладывает на наш словесный поединок звуковые эффекты: лязг срощенных клинков, шипение искр, вспышки молний над головами. Тьфу ты! Самой смешно.
— Ты определись, женщина: смеешься ты или злишься, — подначивает Андрей.
Я, спохватившись, натягиваю обратно маску, и мы идем друг к другу, чтобы мягко столкнуться в центре кухни. Беремся за руки, скрещиваем пальцы, толкаемся лбами.
Почему-то в голову лезет странное не литературное выражение: мне — тихо.
— Я не каждый день превращаюсь в Бабу-Ягу, — улыбаюсь в ответ на поцелуй сквозь повязку, который Андрей оставляет на кончике моего носа.
— В Бармалейку, — посмеивается он. — Спасибо за подарки, моя выдумщица. Совы охуенные. И, маленькая. — Андрей отодвигается, поправляет очки у меня на переносице и спрашивает: — Тебе ведь не нужно отпрашиваться у мамы с папой, чтобы остаться на ночь?
На ночь?
Я слишком выразительно сглатываю, потому что мой несносный Пустынный лис снова заливисто хохочет.
— Хочешь, чтобы я осталась на ночь?
Глупо переспрашивать, когда его предложение и так однозначное и понятное. Просто тяну время, чтобы попытаться представить возможные варианты развития событий. Мы поужинаем, посмотрим вместе фильм, потом он уложит Соню спать, пожелает сладких снов мне — и?..
— По-моему, ты слишком много думаешь о всякой ерунде, — говорит Андрей, отступая.
Это хорошо, что теперь между нами хотя бы полметра свободного пространства, и я могу нормально дышать. И дело совсем не в том, что ветрянка с большой долей вероятности уже сидит во мне и готовится к атаке. Просто я слишком буйно реагирую на этого мужчину, и это, очевидно, заметно даже слепому.
«Ты навязываешься…»
Проклятое прошлое любит появляться не вовремя, как далекие родственники, которых не очень-то помнишь по именам.
— Ляжешь спать у меня, кровать я перестелил, белье свежее. А я на диване.
— Я и на диване могу.
— Знаю, что можешь, но будешь в кровати. — Он приспускает маску, берет из вазочки большое зеленое яблоко, откусывает и невпопад смеется, когда капля сока стекает по подбородку. — Будешь спать там, где я дрочил, думая о тебе. Утром поделишься впечатлениями.
Если бы эти вещи говорил какой-то другой мужчина, на которого бы я реагировала спокойнее, меня бы уже и след простыл. Но у меня точно «химия» и я чувствую, как волоски на руках становятся дыбом от откровенного признания, и хочется только одного: закрыть глаза и просить еще, и еще, и еще.
— Не кусай губы, выдумщица. — Андрей кивает на вазу с фруктами. — Укуси лучше яблоко, они сладкие. — Взгляд, который медленно скользит по мне от колен до шеи, заставляют вытянуться в струнку. — Раз другие сладости для меня пока под запретом…
— Ты злой и невыносимый мужчина, — выношу свой вердикт и, чтобы хоть немного снизить градус своего тела, расстегиваю и снимаю кофту, под которой у меня тонкий свитер. В ответ на смешок закатываю глаза и развожу руки, чтобы был виден принт: на голубом фоне — Пчелка Майя из мультфильма с ромашкой и ведерком меда. — Что? Да, это не секси-вещь, но я всегда беру с собой то, в чем мне уютно и спокойно, особенно, когда долго не буду дома. Творческий человек…
— … странное и необъяснимое существо, — за меня заканчивает Фенек, потому что эта фраза — мой личный паразит, и чего уж, я люблю оправдывать ею все свои завихрения и бзики. — Ты мое полосатое насекомое. И жужжишь прикольно!
Вместо ответа беру со стола чайную ложку и угрожающе заношу ее для удара.
— Спокойно, женщина, — Андрей выставляет ладони вперед, — я помню, что в гневе ты и мамонта ложкой нокаутируешь, но, прости уж, я правда сражен наповал твоим… полосатым задком.
— Ты договоришься, что я усажу его на что-то мягкое и буду смотреть, как Андрей Клейман поражает девушку своими кулинарными талантами.
— Я бы с радостью, честно, но тогда ты не сможешь это есть, потому что я — ходячая зараза.
— Ты такой самокритичный. — Щурюсь и медленно иду на него, выставив кончик ложки как опасное оружие.
— Я о ветрянке, если что.
— А я как раз совсем не о ней.
— Ты в курсе, что я немного сильнее тебя? — Все было бы проще, если бы он хотя бы сделал вид, что отступает, а не стоял на месте, теперь уже откровенно насмехаясь. — И что запросто уроню твою полосатую пятую точку точно не на что-то мягкое?
— Какой же ты пошляк! — как бы возмущаюсь я.
— Женщина, я имел в виду пол, а вот ты — та еще маленькая недотр… гм… недолюбленная извращенка.