Фокус
Шрифт:
— Что? — не выдерживаю я, когда понимаю, что она пытается заглянуть в мой телефон. — У тебя вроде есть за кем присматривать, нет?
Она грустно улыбается и вдруг говорит:
— Для нас уже поздно, да? Стать нормальной семьей, быть мамой, папой и Соней.
Я все-таки громко и на этот раз цинично ржу. Воистину — нет предела человеческому самомнению.
— Для нас, Яна, никогда и не было вовремя.
Конечно, она ждет от меня других слов другим тоном и если бы я был хорошим славным парнем, то наверняка нашел бы в себе силы пожалеть ее в таком моральном состоянии. Но хорошим парнем я никогда не был, а цинику и засранцу
— Значит, ты меня никогда нее любил, — с каким-то надломом говорит она. Еще и хмыкает, как будто говорит с несмышленым пацаном. — Ты никогда этого не замечал, но тебе всегда было все равно, даже когда у нас все было на пике, и я думала, что нашла лучшего мужчину в мире.
— Знаешь, я тебя забрал с дороги не для того, чтобы ты читала мораль и рассказывала, каким я был говном. Дай угадаю: дальше ты скажешь, что ушла от меня потому что не выдержала моего безразличия, что изменила мне только потому, что искала любви.
— Я изменила тебе из-за денег, потому что к тому времени успела понять, что любви не существует.
— Ну хоть за эту правду спасибо.
В пазе между нашим натянутым подобием разговора, приходит сообщение от Йори: волнуется, все ли у меня хорошо и заодно «цепляет» фотографию нее очень аккуратных, но все равно аппетитно выглядящих творожных кексов, которые они приготовили на пару с Соней.
И я с какой-то странной приятной тоской понимаю, что меня просто тупо тянет домой, к моим девчонкам. К той, что пыхтит, когда стаскивает с меня обувь, и той, что улыбается и становится на носочки, чтобы потереться щекой о мои колючки. Меня тянет туда, где я буду в безопасности, в тыл. Потому что дом превратился не в просто наше с Соней одно на двоих жилище двух одиночек, а в крепость, где моя Рапунцель всегда на страже моего покоя, а маленький Храбрый Совенок разделает любого дракона даже зубочисткой.
Я пишу Йори, что соскучился — совсем несвойственная мне глупость. Не часто балую ее ими, но зато сейчас… Жаль, что электронные буквы не могут передать хотя бы маленькую долю тех чувств, которые мы отправляем вместе с ними. Наверное, моя выдумщица очень бы удивилась такому внезапному, блин, приливу нежности.
— Ты всегда был просто Андреем, — продолжает Яна, и даже не пытается скрыть, что с завистью смотрит на телефон в моих руках. Как будто видит и понимает, что и кому я пишу. — Лишний раз не обнимешь, не посмотришь, не возьмешь за руку. И очень злился, когда мне хотелось просто прижаться к тебе во сне.
Я банально не люблю, когда на меня наваливаются, словно на подушку, когда сквозь сон чувствую сопение в ухо или щекотку волос. Если бы Яна хоть иногда меня слышала, она бы понимала, что дело совсем нее в ней, а просто в привычке и комфорте. Это в книгах мужики любят тискать женщину до секса и всю ночь после него, а в реальности я даже среди своих знакомых не знаю таких ни одного. Но, в самом деле, кого интересуют такие мелочи, когда женщине позарез нужно сделать кого-то виноватым во всех своих бедах.
— Если бы я была тебе нужна, ты бы за меня боролся, — продолжает обвинительную речь мой самоназначенный прокурор. — Мужчина всегда будет держаться за то, чем дорожит. И прощать будет, если любит по-настоящему.
— Видимо на меня слишком
Яна бьет себя по карманам пальто, достает сигареты и зажигалку, закуривает и смотрит прямо перед собой, как будто на лобовом стекле моей машины показывают персональное кино. Даю ей минуту и все-таки спрашиваю, куда ее отвезти. Как бы там ни было, я не буду той скотиной, которая бросает явно неадекватную, одетую не по погоде женщину посреди дороги. В конце концов, она родила Сову — моно считать, одним этим заслужила последний шанс хотя бы попрощаться по нормальному, насколько это возможно.
— Мне некуда идти, — нервно усмехается Яна и глубоко затягивается. — Ты уже слышал?
Киваю и повторяю вопрос. Она мотает головой и начинает вертеться на сиденье, устраиваясь поудобнее.
— Я не выброшу тебя просто так, — озвучиваю, пусть и неразумно, свои мысли. — Просто назови адрес любой подруги. Место, куда я могу тебя привезти и где ты не найдешь неприятности на свою задницу.
— А я уже никому не нужна. Меня списали. — Яна долго возится, пытаясь открыть окно, а потом стряхивает пепел нарочито лихим щелчком. — Любимый муж списал меня в утиль. Повесил на меня всех собак. Теперь… моя жизнь станет либо очень долгой и скучной, во всем известных местах, либо очень короткой.
— Яна, избавь меня от подробностей. Прости, мне правда плевать.
— Мне просто нужна была помощь! — орет она, и тут же гаснет, как чихнувший ядерными отходами реактор. — Просто хоть кто-нибудь, кому не безразлично, что случиться со мной через месяц или год. Я каждый день проклинала себя за то, что отдала дочь…
Я завожу мотор. Эта истерика может затянуться на всю ночь.
— Отвезу тебя в травмпункт, а там делай, что хочешь.
Яна на удивление спокойно соглашается, но всю дорогу курит. Так много, что даже с открытым окном и кондиционером у меня начинает кружиться голова. Когда в очередной раз тянется за сигаретой, тупо забираю «игрушки» и вышвыриваю на дорогу. Пусть травит горечью неудач чьи-то другие легкие.
Как и обещал — передаю ее врачам с рук на руки. Она пытается оглянуться, что-то сказать, но на этот раз я с легким сердцем поворачиваюсь к ней спиной.
Это была последняя дверь в мое прошлое, которую я закрываю на замок и без сожаления выбрасываю ключ.
— Ты на часы смотришь, звонить в такое время? — недовольно ворчит Антон, когда я звоню ему по дороге домой. Так спешу, что пролетаю на мигающий «желтый» и тихонько надеюсь не попасть с этим залетом. — Что случилось?
— У меня щелкнуло! — ржу в трубку.
— Чего? — не понимает брат, и на заднем фоне слышу сонный голос Тани.
— У меня, блядь, правда щелкнуло!
— Ты долбоёб, — беззлобно смеется Антон и отключается.
Наверное, завтра он поймет, что был первым человеком, которому я сказал, что на хрен по уши втрескался в свою ненормальную сложную мечтательницу.
Эпилог: Йори
— Ты просто поиздевалась над парнем! — Андрей кусает меня за ухо, пока я пытаюсь сосредоточиться на книге. Это очень непросто, когда за окном теплый сумасшедший апрель, у нас настежь открыты окна и мы второй день наслаждаемся первыми — в кои-то веки! — совместными выходными. — Что значит: «Эльфийская принцесса даже не оглянулась?!»