Фомич - Ночной Воин
Шрифт:
– Нате! Жрите!
И тут же вывалил на них второе ведро, потом третье.
Они заполыхали разом, как сухие поленья...
– Дрова! Дрова!
– раздался смех.
Я оглянулся и увидел, что смеётся Балагула, показывая пальцем на Дуболома и Орясину, которые с треском догорали на полянке.
– Да это же - деревяшки! Нас чуть не побили деревяшки!
Ему, может, было и смешно, но всем остальным не очень. Все ходили по поляне, собирая разбросанные вещи, потирая бока. А некоторые, например я, и не только бока.
– Ты собери пепел в
– Да зачем он нужен, пепел этот?
– буркнул я.
И тут же чуть не подскочил: голос был совершенно не знакомый.
Я резко обернулся, выставив перед собой обрез.
Под чёрной елью сидела на корточках маленькая горбатенькая Старушка в длинном балахоне, с капюшоном, надвинутым на самые глаза. Виден из-под него был только крючковатый нос, да седые космы.
Старушка хитро улыбнулась и пригрозила мне костлявым пальцем с загнутым, давно не стриженым когтем:
– Зачем понадобится пепел, - поймёшь, когда нужда придёт. А взять обязательно возьми, он тебе плечи не оттянет, он лёгкий...
– Мёртвое живого не боится. Живое не может убить мёртвое. Мёртвое боится мертвого...
Это раздался уже другой голос, сбоку. Я оглянулся туда - под другой сосной, в той же позе, что и старушонка, в таком же балахоне, только с откинутым на спину капюшоном, сидел Старичок, лысый, с торчащим на самой макушке пучком волос, напоминавшим оазис в пустыне. Нос у него был картошкой, глаза маленькие, хитрые. Короткопалые ручки он держал сложенными на круглом животике, переплетя пальцы, маленькие и плотные, как болгарские маринованные огурчики в банках.
– Понял, что тебе говорят? Возьми пепел!
– это ещё раз напомнила мне Старушонка надоедливая.
Я оглянулся в её сторону, хотел что-то ответить, но там было пусто, как будто и не сидел никто, только лежала под сосной чистая тряпица, на которой, наверное, сидела эта странная Старушка.
Я повернулся обратно, но Старичка тоже как ветром из-под ели сдуло, как волосы с его головы.
Не знаю, почему, но всё же я послушал Старушку и Старика, подобрал тряпицу и аккуратно собрал пепел, оставшийся от Дуболома и Орясины.
Про Старичка и Старушку я никому не сказал. Собственно, ничего и не случилось, зачем зря головы морочить?
Мы шли, поторапливаясь, потеряв уйму времени пока выясняли отношения с Дуболомом и Орясиной.
Фомич озабоченно поглядывал на уходящее солнце. Мы понимали его беспокойство, но быстрее идти не могли, поскольку все не только устали от сложного перехода, но и всем ещё здорово досталось.
– А почему ни ты, ни Оглобля не взялись за мечи?
– задал я мучавший меня вопрос Фомичу.
– Я понимаю, благородство, рыцарство. Но они-то сражались без правил. Они же самые настоящие бандиты, разбойники! И силой каждого из нас намного превосходили. А если бы они нас потоптали? Что бы ты стал делать?
– Не знаю, - честно ответил Фомич.
– Только ни я, ни Оглобля, на безоружного меч не поднимем. Злу и подлости нужно и можно
– Это почему же?!
– Потому. Чтобы победить, надо иметь силы больше, чем у врага. А если побеждать подлостью, то надо и подлости, и зла иметь тоже больше. И тогда сила становится насилием, и сам ты становишься носителем зла и подлости.
Мы притихли и шли задумавшись.
Вскоре Фомич скомандовал привал. Обессиленные, мы попадали на траву.
– Сейчас я целебные травки заварю, полегчает всем, - засуетился Борода, насыпая что-то в котелок с водой.
Только Балагула пошёл куда-то, шатаясь от усталости.
– Ты куда?
– вяло спросил его Кондрат.
– Куда царь пешком ходил, - огрызнулся Балагула, скрываясь в кустах...
– Ой, смотрите, цыпленок!
– услышал я сквозь сладкую дрёму.
Кондрат держал в ладонях маленького живого пушистого цыпленочка. Тот жалобно попискивал.
– Дай-ка я посмотрю...
– потянулся к цыпленку Оглобля.
Тот запищал в его огромных лапах.
– Не пугай маленького!
– протянул свои руки Фомич, забирая цыплёнка.
– Дай-ка! Ишь, какой махонький... И откуда он в такой глухомани? взяв себе цыпленка, задумался Борода.
– Подержите его кто-нибудь, с него что-то в котелок сыпется, пыльца какая-то...
– всполошился Борода.
Я протянул руки и взял этот жёлтый комочек.
Борода, размешав отвар, разлил его по кружкам, и раздал каждому, кроме Балагулы, который пропал в кустах.
– Эй, Балагула! Ты живой?!
– окликнул Фомич.
– Живой, живой...
– раздался из кустов неуверенный ответ.
– Тогда порядок, он потом выпьет...
Отвар оказался необычайно душистым и вкусным. Мы пили его не спеша, с удовольствием. Борода суетился возле нас, смазывая нам ссадины, доставшиеся в потасовках, которых на нашем пути было слишком даже много.
Я выпустил цыпленка из рук, поставил на траву, и он, слабо попискивая, копошился возле меня. Отвар действовал чудесно: боль прекратилась. Куда-то ушла усталость. Только в ладонях появился странный зуд. Я присмотрелся и увидел на ладонях жёлтую пыльцу. Попробовал вытереть пальцы о траву, но тут нестерпимо зачесались веки. Я потёр глаза, встал и пошёл к маленькому озерку, умыться.
Вода была прохладной, чистой. Я с удовольствием вымыл лицо и руки, зуд прекратился, а на поверхности воды остался лёгкий желтоватый налёт. Я собрался пойти обратно, но... ничего не увидел! Передо мной была сплошная туманная пелена. Откуда среди бела дня такой густой туман? До боли в глазах вглядывался я вперёд, но видел только неясные тени, которые шевелились в этом белом молоке...
– Фомич, подойди ко мне, у меня с глазами что-то странное... раздался голос Оглобли.
– Туман...
– Стой, где стоишь, - ответил обеспокоенный Фомич.
– Я сам к тебе пойду... Что за ерунда! Я тоже ничего не вижу. Кто-то нам голову морочит. Где остальные? Борода! Балагула! Кондрат! Дима!