Фонарь под третий глаз
Шрифт:
— Это как посмотреть, — добавила подруга, ерзая на месте.
Повисла неловкая пауза, за время которой на столе волшебным образом появились ароматный чай, лимон, нарезанный прозрачными кружочками, клубничное варенье, вазочка с конфетами и французский багет с хрустящей аппетитной корочкой. Я пожалела, что некоторое время назад вкусила Манькину стряпню, плюнула на разного рода условности и щедро намазала кусок французского батона вареньем, зорко следя, чтобы на квадратный сантиметр хлеба приходилось максимальное количество вкусных ягодок. Манька, большая любительница сладкого, напихала за щеки множество конфет и теперь походила на счастливого хомяка. При взгляде
Наш гостеприимный дедуля некоторое время с умилением наблюдал за нами, а потом вдруг спохватился:
— Простите, дамочки! Я не представился. Николай Федорович я, Глухов. Вдовец, раньше работал на сталелитейном заводе, а нынче — обычный пенсионер. А вы, я так думаю, не иначе как насчет кражи в музее к Макарычу прибыли?
Настала моя очередь нервно ерзать на стуле, дивясь проницательности деда. Маруська закашлялась (видно, микс из конфет не в то горло попал) и попыталась как можно безразличнее выдавить:
— С чего это вы решили?
А я подумала, что-то уж очень много у нас в государстве проницательных пенсионеров — сначала генерал, теперь вот бывший сталевар… Или пенсионеры все такие… мудрые?
Николай Федорович, усмехаясь, пил чай совсем по-деревенски, шумно прихлебывая из блюдечка и откусывая небольшие кусочки конфеты.
— Хо-хо, — изрек дед, снова почесывая панаму, — много тут ко мне народу приходило, и все о Макарыче выспрашивали. Менты, тип какой-то — якобы из прокуратуры, но очень подозрительный, теперь вот вы… Самого-то Макарыча трезвым после работы трудно застать, вот и прут все ко мне. А вы, дамочки, кто же будете?
— Мы сами по себе, — заверила я Николая Федоровича. — Но соседом вашим интересуемся именно в связи с происшествием в музее. Вы можете нам что-нибудь сказать? Я имею в виду не те общие фразы, которые вы говорили… м-м… официальным лицам, а такое… — Я сделала в воздухе неопределенный жест рукой. — Словом, нас интересует, что за человек ваш сосед? Какой он?
Николай Федорович впал в задумчивость. Пока он соображал, я с успехом расправилась с вареньем, а Маня, довольно жмурясь, доела конфетное ассорти. А чего ж не воспользоваться щедротами принимающей стороны?
— Хм… Ну, что я могу сказать о Макарыче? — заговорил дед, ставя пустую чашку на блюдце вверх дном. — Мужик он честный, хоть и выпить любит. Да пьет-то он на свои кровные. Конечно, в его музее много не заработаешь, но Макарычу хватает. Горе у него, дамочки, — вздохнул Николай Федорович, отчего не только панама, но и тельняшка, прикрывавшая его хилый торс, пришла в движение. — Дочку его с женой в позапрошлом годе убили. В Турцию они отдыхать ездили, а когда, стало быть, домой возвращались, самолет террористы захватили. Слыхали, может? Тогда пять человек заложников погибли и стюардесса одна, да второго пилота ранили… Макарыч, когда узнал, словно умом тронулся: вроде и смотрит на меня, к примеру, а как бы и не видит. После похорон пять дней взаперти сидел, никого к себе не пускал. С утра выбирался вон до палатки нашей, водку покупал и обратно домой. Только через месяц оклемался. Но не в том смысле, что окончательно в себя пришел. Просто… Понял, наверное, что горе-то среди людей легче прятать. Но пить, однако, не бросил. Втянулся. Мне, говорит, так легче жить. Днем на работе среди всяких древностей, а вечером — с ребятами и с водкой. — Дед помолчал немного. — А вообще-то Макарыч — нормальный мужик. Менты тут все с подозрением выспрашивали насчет его благонадежности… Да я так скажу: Костян в жизни чужого не взял бы! Он и пьет-то только на свои.
— Скажите, а к Константину Макаровичу никто не приходил? Я имею в виду кто-нибудь незнакомый? Женщина, может, парень какой молодой, или мужчина неизвестный… — полюбопытствовала я.
Ни секунды не думая, дед отрицательно покачал головой:
— Не, никто не ходил. Сперва, правда, сестра его Валентины — жены, значит, — заглядывала. А потом переехала куда-то, и все. Теперь даже не пишет. Эх, пропадает мужик!
— В каком смысле? — деловито уточнила Маруська.
— В обычном. Пьет. Не так, чтобы каждый день в стельку или чтобы чего-нибудь из дома таскать… — Николай Федорович понизил голос до шепота и таинственно сообщил: — В бога Макарыч уверовал.
При этих словах я вздрогнула: связываться с верующими не очень хотелось. Как правило, эти люди немного со странностями, а уж если вера помножена на хронический алкоголизм, смесь получается поистине адская. Впрочем, может, в случае с Макарычем не все так запущено?
Тут в разговор вступила Манька и задала разумный, на мой взгляд, вопрос, что неудивительно: после сладкого она неплохо соображает:
— Константин Макарович вам сам рассказал о краже из музея?
— Сам, — кивнул Николай Федорович.
— И что он говорил?
— Да ничего особенного. Ну, сперли там чего-то, железку какую-то очень ценную. Макарыч не особенно и убивался по этому поводу. Вот менты… Эти да, вертелись, как собаки блохастые. Очень им, видно, хочется это дело раскрыть.
Еще бы им не хотелось! В противном случае очень многие милицейские начальники со скандалом вылетят из своих мягких кресел.
Николай Федорович посчитал, что сказал достаточно по интересующему нас вопросу, и приступил к обычному для пенсионеров делу: он начал ругать наше правительство оптом и в розницу. Досталось всем, а особенно министру здравоохранения и министру труда. Манька внимательно слушала, изредка вставляя какие-то реплики, — словом, поддерживала светскую беседу с гостеприимным и словоохотливым хозяином. Оба были увлечены разговором, и у меня появилась возможность проанализировать сведения, полученные от Николая Федоровича.
Честно говоря, сложилось впечатление, что Константин Макарович не замешан в краже из хранилища. У мужика свое горе, и участвовать в осуществлении чьих-то хитроумных планов в отношении венской коллекции он едва ли стал бы. Однако мне не понравилось, что господин Онищенко вдруг уверовал в бога. В принципе это как раз понятно: гибель жены и дочери, нервное расстройство, шок… При таком раскладе в кого угодно поверишь. Но почему-то этот факт не давал мне покоя. Кто бы еще объяснил, почему?
— …А то как в кино получается: белые пришли — грабят, красные пришли — грабят. Куда простому мужику податься? — с чувством воскликнул Николай Федорович. В пылу дискуссии он сорвал с себя смешную панаму, под которой обнаружилась обширная плешь с редкими островками седого пуха. Внезапно дед поднял вверх крючковатый палец и, прислушавшись, со значением произнес: — О! Макарыч вернулся. Вы идите, дамочки, а то он спать завалится, тогда и домкратом не подымешь бедолагу.