Фотографирование осени

Ботева Мария Алексеевна

никого, он с подоконника-то прыгнет в траву, я от бабушки

ушёл, я от дедушки ушёл, в этот синий понедельник. И начи-

наются в нём глубинные изменения. Необратимые. В человека

превращается. Это не то чтобы оборотень, а закономерное раз-

витие. И стал. Сначала смеяться научился. Головку потом дер-

жать. Ну и всё остальное прочее, не при делах. И зонтики но-

сить. Один, да, куда ему второй? Внукам подарит. А потом — в

автобус

запрыгивать. И кондуктору пять рублей показывать.

Покажет — спрячет, покажет — спрячет. И садится так, акку-

ратненько. А я уже рядом сижу. И руки пахнут апельсинами.

Одним. Не, я на подоконнике не лежала, по крайней мере, не в

форме апельсина, хотя и прыгать умею. В траву и на скакалке. Я

апельсин чистила. А этот, с зонтиком, тут вот сел, пять рублей

показывает. С двумя зонтиками. Так вот в автобусе и еду.

Ситуация

Вот такая ситуация, что никак не промолчишь. А то бы,

конечно, сидела и молчала, думала молча. Мало ли, почему бы и

нет. Вот, например, в поезде когда едешь, то и молчишь, запро-

сто даже. Чего там со всякими старухами трепаться? Они тебе

— я в день пью по шестьдесят таблеток. А ты им чего в ответ?

Сказать, что — а я нет? Тогда они начнут завидовать. А чего же

хорошего, когда старухи завидуют. Ничего тут нет хорошего,

точно говорю. Вот и ситуация такая, что ну никак. Не промол-

чишь никак. Иначе — всё. Ничего хорошего иначе. Бывает, чего

уж.

Лекции

Вот утром надо на лекцию ехать. Встаём, едем. На автобу-

се. Можно пешком, но это дольше. К тому же холодно, если зи-

ма. Не забыть, главное, зубную пасту. Кто-то порошком до сих

пор чистит, но это, я считаю, ретроградство, точно. Можно себе

позволить, конечно, но изредка, не у всех на виду.

Лектор приходит, протирает кафедру, а если забывает,

так на локтях всё останется, не страшно. И читает лекцию. Си-

дим, пишем. Но нас отвлекает оркестр под окном. Все высовы-

ваются наружу. И смотрят вниз, на оркестр, и свистят, и машут

платками. Оркестр идёт серьёзно, играет какое-то произведе-

ние из музыки. Не знаю, как оно называется. Кто говорит, что

«Варшавянка», кто — что прощальная пехотная 38-го гвардей-

ского полка, уходящего насовсем. Лектор терпеливо ждёт, ко-

гда оркестр скроется в манящих далях, и продолжает лекцию.

Но всем уже неинтересно. Одна за другой поднимаются руки,

мы отпрашиваемся выйти.

Надо торопиться.

Возле раковин уже стоят очереди, все жаждут почистить

зубы, соотечественники не могут долго жить с нечищеными

зубами. Это не прихоть, это необходимость. После этого многие

возвращаются в аудиторию, слушать лекцию. Но не все. Я,

например, иду в столовую, и в глазах моих тоска по манящим

далям. Всё пройдёт, думаю я, всё пройдёт, и лекция пройдёт

тоже. И правда, стоит мне сесть за стол, приняться за суп, как

заканчивается лекция. Но не выбрасывать же теперь его. Рядом

толпятся мои соотечественники, пихаются острыми локтями,

грызут мясо своими молодыми зубами, а я спокойно сижу.

Начинается следующая лекция, все убегают, и только сейчас я

начинаю есть. Что там говорят в этой аудитории, мне безраз-

лично. Честно говоря, я и так всё знаю. Лучше спокойно поку-

шать. Я ем, и в глазах моих ожидание.

До последней лекции мне приходится ходить по большо-

му зданию. Иногда от скуки я чищу зубы, иногда иду в библио-

теку и читаю в газетах про успехи и неудачи, про хороших и

плохих людей. Все библиотекари уставились в книжки, и, когда

я прохожу мимо, они только кивают мне. Всем грустно, до ве-

черней зори совсем чуть-чуть.

И вот наступает последняя лекция. Я бегу на неё, занимаю

место возле окна и записываю слова лектора. Очень важно за-

писать его слова на последней лекции. Но в это время под ок-

нами проходит оркестр, все высовываются наружу, машут

платками и плачут. После этого многие отпрашиваются почи-

стить зубы, но мы с моим соседом по парте спорим, откуда идёт

оркестр. Я говорю, что он возвращается из манящих далей, а он

говорит, что музыканты просто целый день ходят по городу и

теперь несут инструменты упаковывать в чехлы, постепенно

расходятся по домам. Видишь, говорит мне сосед, их меньше,

чем утром. Но я ему не верю.

Хор

Вот однажды мы стали петь хором. Лучше б нам того не

слышать, как мы пели. Сначала спели мы одну песню. А ну как

споём вторую! Затянули вторую. Заздравную. Может, это была

и не очень заздравная, особенно как мы её пели, но уж очень

слово хорошее. Прибегает соседка и говорит нам: а, вы тут, что

ли, поёте, а то я испугалась. И с нами пошла петь. Голос у неё

такой, как даже и сказать, не пойму. Трубный такой, как труба,