Французская демократия
Шрифт:
Вотъ къ чему ведетъ эта допотопная нелпость, которая тридцать вковъ ползкомъ перебирается отъ одного народа къ другому, какъ слизень по цвтамъ. Она соблазняла лучшіе умы и знаменитйшихъ преобразователей: Миноса, Ликурга, Пифагора, Платона, Канпанеллу, Мора, Бабефа, Роберта Оуэна, Моравскихъ Братьевъ и проч.
Слдуетъ однако замтить два факта, говорящіе въ пользу коммунизма: во первыхъ, какъ первая гипотеза, онъ быль необходимъ, чтобы приготовить путь для истины; во вторыхъ, онъ не отдлялъ, какъ буржуазная система, политику отъ политической экономіи, не смотрлъ на нихъ, какъ на вещи различныя и противоположныя, но всегда утверждалъ, что принципы ихъ тождественны; и желалъ согласить ихъ. Мы возвратимся къ этому предмету въ слдующихъ главахъ.
ГЛАВА IV.
2.
Полная самостоятельность составляетъ достойную вниманія черту народныхъ движеній. Слдуетъ ли народъ вншнему побужденію или наущенію, или же собственному вдохновенію, сознанію и иде? – этотъ вопросъ заслуживаетъ самаго тщательнаго изслдованія при изученіи революцій. Безъ сомннія, идеи, волновавшія во вс времена массы, рождались прежде въ голов мыслителей. Въ дл идей, мыслей, врованій, заблужденій массы никогда не были первыми по времени и, разумется, не будутъ первыми и въ настоящее время. Во всякомъ умственномъ дл первенство принадлежитъ личности; на это указываетъ самое взаимное отношеніе понятій первенства и индивидуальности. Но иде, возникнувшей въ ум отдльной личности, трудно проникнуть въ массы; идеи, способныя увлечь массы, рдко бываютъ вполн справедливы и полезны. Поэтому для историка–философа особенно важно узнать, почему народъ боле склоняется къ однмъ идеямъ, чмъ къ другимъ; какимъ образомъ обобщаетъ онъ ихъ; какъ развиваетъ онъ ихъ въ своихъ обычаяхъ и учрежденіяхъ, которыхъ держится по преданію, пока законодатели и законники не овладютъ заключенными въ нихъ идеями и не обратятъ ихъ въ статьи законовъ и въ судейскія правила.
Идея взаимности, какъ и идея общинности, также стара, какъ и само общество. По временамъ являлись высокіе умы, предугадывавшіе ея органическую силу и важность; но до 1848 года она никогда не пріобртала той важности, какую иметъ теперь, когда, повидимому, ей предстоитъ первая роль. Въ этомъ отношеніи она сильно отстала отъ идеи коммунизма, которая, блеснувъ яркимъ свтомъ въ древнемъ мір и въ средніе вка, благодаря краснорчію софистовъ, фанатизму сектаторовъ и могуществу монастырей, – въ наши времена, казалось, готова была получить новую силу.
Принципъ взаимности былъ впервые выраженъ съ философскою глубиною и въ видахъ реформы въ томъ знаменитомъ положеніи, которое повторяли вс мудрецы и которое, по примру ихъ, наши Конституціи II и III годовъ включили въ Объявленіе правъ и обязанностей человка и гражданина:
«Не длай другимъ того, чего не желаешь себ;
«Длай другимъ то, чего желаешь отъ нихъ себ».
Этотъ, такъ сказать, обоюдоострый принципъ, который всегда уважали и противъ котораго никогда не возражали, начертанъ, по словамъ конституціи III года, природою во всхъ сердцахъ; онъ предполагаетъ, что человкъ во первыхъ свободенъ; во вторыхъ, что онъ способенъ къ познанію добра и зла; другими словами, что онъ по самой сущности своей способенъ къ справедливости. Эти дв вещи, то есть свобода и справедливость, ставятъ насъ гораздо выше идеи власти, на которую, какъ мы видли, опирается люксанбургская система.
Говоря языкомъ богослововъ–моралистовъ, эта великая истина была досел для народовъ лишь чмъ-то въ род совта. Судя по важности, которую она теперь пріобртаетъ и потому, какъ требуютъ рабочіе классы ея осуществленія, она должна сдлаться заповдью, т. е. получить положительно обязательный характеръ, словомъ, пріобрсти силу закона.
Укажемъ прежде всего на прогрессъ, совершившійся въ этомъ отношеніи въ рабочихъ классахъ. Манифестъ шестидесяти говоритъ между прочимъ: «Всеобщая подача голосовъ была признаніемъ нашего политическаго совершеннолтія; но намъ еще остается достичь соціальной независимости. Свобода, которую такъ энергически завоевало себ третье сословіе, должна распространиться на всхъ гражданъ. Равноправность политическая необходимо предполагаетъ равноправность соціальную».
Другими словами это значитъ: «безъ соціальнаго равенства нтъ равенства
«Буржуазія, достигшая раньше насъ независимости, поглотила въ 89 г. дворянство и уничтожила несправедливыя привилегіи. Намъ предстоитъ не уничтожать права, которыми справедливо пользуются средніе классы, а завоевать себ одинакую съ ними свободу дйствія».
И дале:
«Мы не мечтаемъ объ аграрныхъ законахъ, о химерическомъ равенств, которое укладываетъ всхъ и каждаго на прокустово ложе; о длеж, maximum', усиленномъ налог и проч. Прочь эти обвиненія! Пора прекратить эти клеветы, распространяемыя нашими врагами и повторяемыя невждами. – Свобода, кредитъ, солидарность – вотъ наши мечты».
Онъ заключаетъ такъ: «Въ тотъ день, когда эти мечты осуществятся, не будетъ боле ни буржуа, ни пролетаріевъ, ни хозяевъ, ни рабочихъ».
Все это нсколько двусмысленно. Въ 1789 году у дворянъ не конфисковали имуществъ; позднйшія конфискаціи были дломъ войны. Въ 89 г. ограничивались отмною нкоторыхъ преимуществъ, несовмстныхъ съ правомъ и свободою, которыя дворянство несправедливо присвоило себ. Эта отмна повлекла за собою уничтоженіе дворянства, какъ особаго сословія, его поглощеніе массою общества. Пролетаріатъ, правда, также не требуетъ, чтобы буржуазію лишали пріобртенныхъ ею имуществъ и всхъ ея правъ, которыми она пользуется справедливо. Но подъ юридическими и законными именами свободы, труда, кредита и солидарности онъ хочетъ провести нкоторыя реформы, результатомъ которыхъ будетъ, безъ сомннія, уничтоженіе правъ, привилегій, словомъ, всего, что составляетъ исключительную принадлежность буржуазіи. Такимъ образомъ, теперь стремятся къ тому, чтобы не было ни буржуазіи, ни пролетаріата, то есть, чтобы буржуазія была поглощена въ масс общества.
Въ новую революцію пролетаріатъ точно также поступитъ съ буржуазіей, какъ поступила она съ дворянствомъ въ революцію 89 г. Какъ революція 1789 г. была вполн такъ точно справедлива будетъ и новая революція, которая прійметъ за образецъ свою старшую сестру.
Дале манифестъ развиваетъ свою мысль съ возрастающею энергіею.
«Мы не имемъ представителей, мы, которые не хотимъ врить, что нищета – божественное учрежденіе. Милосердіе вполн доказало и само признало свою несостоятельность быть основаніемъ соціальнаго устройства. Въ эпоху народнаго самодержавія, всеобщей подачи голосовъ, оно можетъ быть частной добродтелью… и только. Мы не хотимъ быть ни кліентами, ни опекуемыми; мы хотимъ быть равными. Мы отвергаемъ благодяніе и требуемъ только справедливости».
Смыслъ этого ясенъ: мы хотимъ того же, что получили вы, буржуа, наши старшіе братья.
«Наученные опытомъ, мы чужды ненависти къ людямъ. Мы хотимъ измнить самый порядокъ».
Таково заявленіе, предпосланное представительствамъ, противъ которыхъ возстала мнимодемократическая оппозиція.
Такимъ образомъ авторы манифеста чужды старой коммунистической и буржуазной рутины. Они не хотятъ ни привиллегій, ни исключительныхъ правъ; они покинули фантазію абсолютнаго равенства, которое укладываетъ человка на прокустово ложе; они стоятъ за свободу труда, осужденную Люксанбуромъ въ вопрос объ урочномъ труд; они признаютъ конкурренцію, также осужденную люксанбурской системой, какъ грабежъ; они провозглашаютъ солидарность и отвтственность; имъ не нужно покровительства, не нужно іерархій. Они хотятъ равенства достоинства, неустаннаго дятеля экономическаго и соціальнаго уравненія; они отвергаютъ милостыню и вс благотворительныя учрежденія и взамнъ ихъ требуютъ справедливости.