Французская жена
Шрифт:
– Я не хочу! Не хочу-у!..
Феликс разом забыл, что он давно уже не маленький, что он сильный, что он должен оберегать маму… Он кричал, как подстреленный заяц, он колотил себя кулаками по лбу, он готов был упасть и биться на полу, как какой-нибудь мелкий придурок в магазине игрушек!
Он не хотел, чтобы так неожиданно, так страшно ломалась его жизнь!
– Ну что ты, что ты?! – Мама так испугалась, что у нее задрожали руки. – Филька, миленький, ну успокойся! Он тебя уже заочно любит. Я возила ему показать твои рисунки и ту шкатулочку деревянную, помнишь, которую ты мне сделал на день рождения… И ты тоже его полюбишь, я
При этих последних словах в ее голосе мелькнула досада.
Мама быстро заварила для Феликса крепкий сладкий чай, положила в кружку половинку лимона, как он любил. Она гладила его по голове и успокаивала, успокаивала…
– А дедушке и бабушке все же не говори пока об этом, пожалуйста, – попросила она словно бы мимоходом. – Ведь они старые, любят волноваться без всякого повода. Давай мы с тобой побережем их нервы, ладно?
– Ладно, – с трудом выговорил Феликс.
Его охватила пустота. Пустота была снаружи, он задыхался в ней, как, он читал, задыхаются в горном разреженном воздухе. Пустота была и внутри – ему все стало вдруг безразлично. Все, что было ему дорого, на чем стояла его жизнь, – все оказалось призрачным. Оказалось ложью.
– Я вернусь послезавтра, – сказала мама. – Ну, веселее, Филенька! Не скучай. И не будь таким грустным, а то бабушка тебя замучает расспросами.
«Она волнуется за себя, – подумал Феликс с той же холодной отстраненностью, которая так напугала его полчаса назад, когда он почувствовал ее впервые; теперь эта холодность по отношению к маме уже не пугала его. – Если я буду грустный, бабушка встревожится и начнет меня спрашивать, почему я грустный. И я могу проговориться про… этот Нижний Новгород. Она просто боится, что я проговорюсь».
– Я не проговорюсь, мама, – сказал он.
Мама заглянула ему в глаза. Взгляд у нее стал испытующий, цепкий. Она размышляла, как они будут жить дальше. Она умела размышлять быстро – дедушка всегда говорил, что у нее быстрый, цепкий женский ум.
– Ну вот и хорошо, – спокойно сказала она. – Помоги мне, пожалуйста, с чемоданом. Никак не могу закрыть.
Чемодан был полон, хотя она ехала всего на два дня. Феликс увидел пакет с конфетами, многочисленные сигаретные пачки. Он чуть не спросил, зачем везти… этому сигареты, разве он сам не может их купить? Но не стал спрашивать. Он понял, что лучше откусит себе язык, чем задаст маме хоть один вопрос об этом человеке.
Феликс с силой надавил на крышку чемодана и застегнул замок.
Глава 12
Если перед Рождеством клиенты, которых их авто подвели в самый ответственный момент, еще посещали мастерскую, то в первый день рождественских праздников случилось полное затишье. Никто никуда не ехал, машины ни у кого, соответственно, не ломались.
Владелец мастерской, дюжий хохол Гриня Чуб, встретил Феликса с мрачным видом.
– Ну шо я тебе скажу? – вздохнул он. – Посиди тут трошки та гуляй соби. Нэма клиентов, сам бачиш. Шоб им повылазило!
Гриня жил в Париже десять лет, отлично говорил по-французски, но в минуты жизни трудные предпочитал переходить на ридну мову, перемежая ее русскими словами.
– И скильки ж я соби казав! – продолжал убиваться он. – Скильки ж я соби казав: Гриню, кинь ты цей бизнес, наймись ты до якого француза. Це ж як гарно:
На что сдался Грине геморрой самостоятельного бизнеса, было как раз понятно даже менее догадливому человеку, чем Феликс. Будучи полновластным хозяином, Гриня принимал на работу мастеров квалифицированных, но либо живущих во Франции нелегально, либо только что приехавших из стран бывшего Советского Союза, а потому еще не успевших разобраться, что здесь к чему в этой Франции. И пока они в этом разбирались, пока до них доходило, что при наличии разрешения на работу у них в этой волшебной стране имеется множество всевозможных прав, которые работодатель обязан соблюдать, – до тех пор Гриня эксплуатировал своих работников в хвост и в гриву, так, что Карл Маркс мог бы написать на примере его мастерской фундаментальный труд «Капитал-2».
У Феликса, впрочем, разрешения на работу не было, так что бороться за свои права, тем более с Гриней, он не собирался.
Он вышел на улицу и, стоя у двери мастерской, закурил. Гринины причитания влетали ему в одно ухо и тут же вылетали в другое.
Феликс не придавал значения тому, что говорят люди. «По делам их узнаете их» – это он открыл для себя когда-то не как библейскую цитату, а как практическое наблюдение над повседневным человеческим поведением. Слова же, любые, от самых возвышенных до матерных, Феликс давно уже воспринимал как пустое сотрясение воздуха.
Точно так же, впрочем, он относился не только к словам, но и ко всем человеческим качествам, которые не имели практического выражения. Замечания вроде: «В принципе он добрый, хороший…» – не вызывали у него ничего, кроме злой усмешки. Добрый человек или злой, хороший или плохой, можно выяснить только в каждой конкретной ситуации. Как человек себя в такой ситуации поведет, такой он, значит, и есть.
В этом Феликс убедился на собственном опыте, и за свои тридцать лет и три года научился предугадывать человеческое поведение с точностью до кивка головы, потому что, как правило, головой никто просто так, без пользы для себя, не кивал, не говоря уже о более затратных действиях.
Поэтому он не особо прислушивался, что там говорит Гриня. Феликс давно уже понял, что хозяин выжимает из него больше, а платит меньше, чем следует. Но это его не возмущало. Да и что значит «следует»? Если ты считаешь, что тебе следует нечто большее, чем ты получаешь, то найди себе такую работу, на которой тебе будут платить по заслугам. А раз ты такой работы себе не нашел, то кто тебе виноват? Лопай, что дают.
– Ты чего сегодня такой?
Феликс вздрогнул. Он не заметил, как из мастерской вышел Леня и тоже остановился у порога.
Леня приехал в Париж из Петербурга год назад. Он учился в Высшей технической школе, получал неплохую стипендию, и Гринина автомастерская была для него не источником существования, а лишь местом обычной студенческой подработки.
Выглядел Леня просто-таки мультяшным хлипким очкариком, но характер у него был как сталь. Сколько Гриня ни пытался поднажать на него в том смысле, что нормальный пацан – ты ж, Леонид, нормальный пацан, правильно? – должен зароблять побольше, а над книжками мозги сушить поменьше, – эти атаки не имели ни малейшего успеха. Леня сам знал, сколько времени ему требуется для учебы и сколько для работы.