Фредерика
Шрифт:
— Не думаете ли вы, что я поверю, будто вы не доверили бы мистеру Тревору своих лошадей?
— Нет, не думаю, — медленно проговорил он. — Хотя это правда. Я думаю, как вам идет эта шляпка.
На ней действительно была прелестная шляпка, с нежно-розовым пером вокруг тульи из жатого шелка; но она рассмеялась и воскликнула:
— Вы неподражаемы, кузен! Но почему вы решили убедить меня в том, что вы законченный эгоист! Боитесь, что я воспользуюсь вашей добротой?
— Нет, этого я не боюсь.
— Ну конечно,
— Вряд ли! Вы бы просто так не отступили! — ответил он, подводя ее к уединенной скамейке. — Сядем и подождем детей здесь, если вам это не покажется слишком церемонным.
Она согласно покачала головой, но сказала, располагаясь на скамейке:
— Как будто вам не все равно, что мне покажется?
— Это несправедливо, Фредерика! Почти так же несправедливо, как ваше предыдущее замечание! Когда я ставил вас на место?
— А в самую первую нашу встречу! Вы были так отвратительно высокомерны!
— Неужели? Ну, тогда примите мои самые смиренные извинения и согласитесь, что больше такого не было.
— Правда, больше такого не повторялось, — с теплотой в голосе сказала она. — То есть вы так не вели себя с нами! Но я дважды слышала, как вы… Однако это не мое дело! Вы не любите, когда вас благодарят, но позвольте мне все же один раз сказать, как я вам благодарна! Вы сделали для нас гораздо больше, чем я ожидала. Вы даже спасли нашего Лаффа, и если это не доброта, то что же еще?
— Но тогда вы ведь именно этого ожидали от меня, — заметил он.
— Но я не знала точно. Я… я надеялась на вас! Ах, вы ведь так и не сказали, сколько вы заплатили, чтобы выручить его! А я и забыла! Будьте добры…
— Нет, — перебил он ее. — Я не знаю и знать не хочу, сколько это стоило. И если вы не прекратите говорить об этом, тогда я точно поставлю вас на место.
— Я вам очень признательна, но, обращаясь к вам за помощью, я не собиралась запускать руку в ваш карман!
— Ну, в таком случае мне надо вспомнить точно, сколько я истратил сегодня по вашей милости. Жаль, что я не оставил себе счета. Погодите, значит, так, четыре билета в лабиринт, да еще пришлось заплатить за вход во дворец, правильно? Затем…
— Ну почему вы не хотите говорить со мной серьезно! — перебила она его, кусая дрожащие губы.
— Сейчас я очень серьезен. И щедр к тому же, потому что не возьму с вас за проезд.
— Не говорите ерунды! — возмутилась она. — Существует большая разница между тем, что вы заплатили за собаку, и оплатой наших развлечений, когда вы пригласили нас на прогулку в Хэмптон-Корт!
— Конечно, но я не приглашал вас, — сказал он. — Это Черис попросила меня об услуге.
Она задохнулась.
— Что! Ну и негодяй! — воскликнула она, забыв о приличиях. — Вы же
— Ну, если вы это называете приглашением съездить со мной в Хэмптон-Корт, захватив и сестру, и обоих братьев…
— Невыносимый, невыносимый человек! — сказала она, сдерживая смех. — Ладно, больше я ничего не скажу. Даже не скажу спасибо! Или мне извиниться за то, что я с братьями навязалась вам сегодня?
— Напротив! Если бы вы отказались, я бы вспомнил, что у меня какое-нибудь очень важное дело. Ваша сестра очень милая девушка, но у нее совсем нет чувства юмора. Мне так трудно общаться с ней, просто мучение! Она спрашивает меня, что я имею в виду, в ответ на самую обыкновенную шутку.
Она не смогла подавить усмешку, но сказала, защищая сестру:
— Возможно, у нее и нет чувства юмора, зато она очень практичная! Гораздо практичнее меня, уверяю вас! Она умеет вести хозяйство, к тому же изумительно шьет, и у нее отличный вкус, и еще она умеет делать массу полезных вещей!
— К сожалению, все эти добродетели не могут пригодиться на прогулке в парке.
— Но уж ее нельзя назвать пустой болтушкой! — ответила Фредерика.
Он засмеялся.
— Нет, уж это точно!
— Я думала, что джентльмены не в восторге от женщин, которые трещат без умолку.
— Верно, но существует большая разница между болтовней и умением поддержать беседу в обществе. Нет, нет, не перебивайте! Я согласен, что Черис — девушка несравненной красоты, доброжелательна и добродетельна! Но… — он умолк, нахмурив брови.
— Что? — ждала она.
Он оторвался от задумчивого разглядывания перчаток, которые держал в руке, и повернулся к ней. Он сказал с непривычной мягкостью в голосе:
— Дитя мое, вам никогда не приходило в голову, что будущее, которое вы ей уготовили, это не то, что она выбрала бы сама?
— Нет, это невозможно! Если бы я задумала то, что вы называете блестящей партией, но это не так! Я только хочу, чтобы у нее все было, чтобы ей не пришлось сводить концы с концами и чтобы она жила в комфорте!
Она заметила, как удивленно поднялись его брови и добавила:
— Вы думаете, это так маловажно? Ведь вам никогда не приходилось отказывать себе в чем-либо.
— Не приходилось, — согласился он. — Вы, конечно, лучше знаете свою сестру, но я из того немногого, что заметил, сделал вывод, что она будет гораздо счастливее, сидя дома, занимаясь хозяйством, чем блистая в обществе. Вы знаете, она сказала мне, что деревенские балы ей гораздо больше по душе, чем лондонские рауты.
— Боже, неужели она так сказала? — воскликнула пораженная Фредерика. — Должно быть, она шутила! Ведь у нее такой успех! Ей без конца присылают цветы! Наш звонок не умолкает! Вы, вероятно, не так ее поняли, кузен!