Фредерика
Шрифт:
— Нет, мегера, не на охоту! — смеясь ответил он. — Просто иду в боксерский клуб Джексона.
— Какой ужас!
— Звучит не очень искренне, — сказал лорд, — от того, кто последнее время только и демонстрирует мне свое искусство в этом виде спорта, Фредерика.
Она засмеялась:
— Все равно это ужасно! Зачем было провоцировать меня, тем более что вы, думаю, знаете об этом спорте гораздо больше, чем я.
— Да, в этом я знаток, — согласился он, — даже больший, чем в правилах, которые должны соблюдать приличные девушки.
— Опять вы об этом! Сколько можно донимать упреками! Я ведь признала свою вину!
— Если обозвать меня незаслуженно называется признать свою вину…
— Не так уж незаслуженно, кузен! — вставила она.
— Скоро, — внушительно произнес он, — вы сами получите
— Ах, как жестоко! — Она сверкнула на него глазами, но в то же мгновение стала серьезной и сокрушенно сказала: — Мы были для вас такой обузой! Простите меня, вы оказались так добры к нам! Я никогда не хотела обременять вас нашими делами и решила никогда не беспокоить вас больше своими сомнениями!
— Из чего я делаю вывод, что ваши братья в настоящий момент ничего больше не затевают, — заметил он.
— Ну уж это, — возмущенно проговорила она, — слишком несправедливо! Разве я прибежала к вам, когда Феликс пропал на этом своем пароходе? А Джессеми, слава богу, никогда не попадает в истории!
Он согласился с этим, но именно Джессеми и втянул его спустя несколько дней в историю с самоходным экипажем.
Эта нехитрая машина была последней технической новинкой и обещала стать очередным повальным увлечением публики. Простейшей конструкции, она состояла из двух колес с сиденьем между ними, переднее колесо вращалось посредством привода. Приходила в движение она при помощи ног седока, отталкивающегося от дороги, и умельцы развивали бешеную скорость, когда, балансируя на сиденье, подняв ноги над землей, неслись вперед и проезжали в таком виде приличное расстояние, к удовольствию изумленных зрителей. Джессеми, увидав одного из таких мастеров в парке, мгновенно загорелся духом соревнования. Его предприимчивая натура, истомившаяся в отсутствие его лошадей и от добровольных истязаний учебой, взбунтовалась: здесь, почувствовал он, было средство, при помощи которого он, не вводя Фредерику в лишние расходы, даст выход своей неукротимой энергии и продемонстрирует миру, что его неутомимый младший братец — не единственный Мерривилл, у которого хватает духу на опасные приключения. Джессеми узнал, что существуют школы, где обучают езде на этой машине и что ее предоставляют самым опытным ученикам. Вскоре он стал достаточно умелым учеником, чтобы предпринимать вылазки на нанятом аппарате для поездок по улицам с тихим движением. Лафра сопровождал его в этих экспедициях, и сестры приняли эти прогулки с собакой за долгожданное послабление им своих строгих правил в отношении учебы.
— Хорошо, что мы взяли Лафру с собой в Лондон, — говорила Фредерика, добавляя со смехом: — И хорошо, что он разогнал коров в Грин-парке и заставил Джессеми оторваться от своих учебников, ведь человеку это оказалось не под силу!
Мальчику хотелось неожиданно поразить семью своей необычайной удалью, так что Джессеми ничего не рассказал им о новом увлечении. Он мечтал научиться в совершенстве сохранять равновесие, подкатить к дому и позвать сестер взглянуть на его мастерство. Пока еще трудновато было ездить в гору, а в грязь лицом не хотелось ударить, особенно если Феликс будет одним из зрителей. Поэтому он по несколько часов практиковался, а для последней проверки перед тем, как предстать перед всем семейством, бесстрашно устремился в самую людную часть города. Ему удалось это с такой легкостью, что он не мог не поддаться искушению промчаться по Пиккадили, лихо отрывая сразу обе ноги от мостовой, что вызывало у публики огромный интерес, иногда восхищенный, иногда скандальный, и в конце концов привлекло к Джессеми внимания гораздо больше, чем ему было нужно.
Виноват в этом оказался жесткошерстный охотничий пес. Степенно шагая за своим хозяином, он вдруг увидел странную машину, какой никогда раньше не видел, и с лаем бросился бежать за ней, пытаясь укусить. Джессеми, привыкший к собакам, гоняющимся за каждым проходящим мимо экипажем, не очень-то смутился, но Лафра, который немного отстал, чтобы изучить какой-то заманчивый запах на углу, обнаружил, что на хозяина напали, и бросился его спасать. Драматическая развязка была неизбежна. Собаки, сцепившись насмерть, столкнулись с самоходной коляской; Джессеми, не удержав равновесия, врезался в плотника со
— Да и что это за собака, которая не защищает своего хозяина, сэр!
Дальше скандал приобрел такие кошмарные размеры, столько людей стали требовать компенсации за полученные увечья и грозить судебным преследованием, что в голове у бедного Джессеми помутилось. И когда у него потребовали назвать свое имя и адрес, перед ним предстала ужасающая картина, где нескончаемый поток раненых обрушивался на Фредерику, вымогая у нее фантастические суммы, и он, неожиданно для себя, выпалил:
— Беркли-сквер! Дом-дом моего опекуна м-маркиза Алверстока!
У него была мысль только оградить от этого кошмара Фредерику, но ему тотчас стало ясно, что он произнес волшебные слова. Его уверения в возмещении всех расходов (недоверчиво осмеянные до этого момента) были немедленно приняты; сердитый господин, на прощанье выразив надежду на то, что его опекун научит его уму-разуму, продолжил свой путь; а пожилая дама, придя в себя от нюхательной соли, прочитала Джессеми строгую нотацию и сказала, что непременно сообщит маркизу о его, как она выразилась, дерзком поведении.
Таким образом, уже во второй раз на Беркли-сквер в неурочный час появлялся представитель семейства Мерривилл, требуя немедленной встречи с маркизом. Однако, в отличие от Фредерики, Джессеми не пренебрег услугами Чарльза Тревора. Он сбивчиво и горячо нашептывал ему о случившемся, когда Алверсток в длинной накидке из белой шерсти со множеством пелерин, надетой поверх элегантного костюма для дневных визитов, появился в дверях со словами:
— Так что? Уикен доложил мне, что… — Он осекся и поднес монокль к лицу, чтобы получше разглядеть истрепанную фигуру Джессеми. Маркиз уронил монокль и продолжал: — Ну и чучело! Тебя что, мололи на мельнице? Какого черта ты не приведешь его в порядок, Чарльз?
— Мне еще не было дано указаний, сэр, — парировал Тревор.
— Нет, нет, это пустяки! — нетерпеливо воскликнул Джессеми, вытирая кровь с поцарапанного лба. — Со мной все в порядке! Ничего страшного, я только хотел бы — я не из-за этого сюда пришел, а потому… О, сэр, умоляю, не сердитесь!
— Успокойся! — скомандовал Алверсток и приподнял его упрямый подбородок.
— Никакая это была не мельница! И я знаю, что я прав! — с горечью сказал он, подавляя возмущение.
— Без сомнения! Но это не значит, что ты можешь заливать кровью весь мой дом! Чарльз, будь добр, — хотя, нет, я сам. Пойдем, борец за правду! Расскажешь мне все, пока я буду накладывать тебе пластырь.
Волей-неволей Джессеми пришлось последовать за ним, и, поднимаясь по широкой лестнице, он все горячился и доказывал, что его ссадины и царапины — ерунда, а он пришел к его светлости просто как жертва беззакония, предупредить его о том, что, возможно, вслед за ним сюда ворвутся разъяренные прохожие, которые свалили на него свои увечья и убытки, и станут требовать компенсации; а он умоляет оплатить все, под честное слово его, обвиняемого в этих грехах, что он вернет все до последнего гроша.