Фрейлина
Шрифт:
Выполненная из белого мрамора, она изображает полностью обнажённого юношу с идеальным телом. Фигура не героически-мужественная, скорее такой… мягкий, романтический образ, что мне в ней всегда и нравилось: поза не напряжена, легка и расслаблена, мышцы обрисованы не слишком рельефно. Лицо молодого мужчины явно идеализировано — скульптурно прекрасно. Нос прямой, брови мягкой дугой, меланхоличный взгляд направлен вниз и в сторону…
Бронзовая статуя Антиноя украшает Большой каскад, мраморная установлена здесь — напротив одного из «Римских» фонтанов. Красиво… особенно летом: безупречное
— Так устроен каждый мужчина, Таис. Ты знаешь к чему эта его часть… внизу живота? Зачем она?
Я зависла с открытым ртом. Трудто сглотнула, почти привычно уже потерла лоб — спасибо за привычку, Костик…
— Ммм… вы имеете в виду мужской детородный орган, Ольга Николаевна? — ошарашенно и медленно прозревала я.
— Ну, по крайней мере, это не открытие для тебя, — кивнула она и увлекла меня дальше по аллее: — Иногда человек может быть очень разумен, но в чем-то все же наивен. Это не о тебе, и я рада, что не ошиблась. Тогда не буду ходить вокруг да около… от чего ты бежишь в этот брак, Таис?
И вот тут… тут я первый раз почувствовала себя здесь загнанной в глухой угол. Выйти из него можно было только с потерями, но и здесь я не знала — как?
— Ты молчишь… Не смеешь или не желаешь сказать? — настаивала Ольга.
— Я… поражена, Ольга Николаевна, — только и смогла я пробормотать.
— Я не оставлю тебя, Таис, прости — должна знать, что заставило… или кто принудил тебя согласиться на этот брак? Отсюда последует уже другое. Но вначале ответь мне — предельно искренне. Если это, конечно, не чужая тайна. Твою я обещаю сохранить в себе навеки.
— Уххх… — выдохнула я, сцепив потом зубы — отдохнула, называется, от эмоций. Но делать нечего…
— Это Фредерик согласился на брак, предложила его я.
— Я рада… рада, — вдруг широко улыбнулась она и поспешила объяснить, потому что у меня опять челюсть падала: — Это к тому, что твои слова вписываются в образ, как понимаю его я. Я не ошиблась в тебе и не разочарована, Таис, а еще, оказывается, все же немного разбираюсь в людях. Возможно, ты откроешь и причину своего предложения принцу?
— Все равно со временем вы узнаете, — пожала я плечами, чувствуя, как начинает штормить внутри. Никогда раньше не наблюдала в себе такой внутренней трясучки — когда внутренности собираются комком и расслабиться попросту невозможно. Только усилием воли гасить видимую дрожь.
— Я уже многое знаю… и хочу спросить тебя прямо (что бы ни подвигло тебя на такое решение) — ты идешь замуж с открытыми глазами?
— Таким образом я защищаю свои интересы, — чакнула я зубами, решая, что говорить коротко — выход.
— Похвально, что еще и чужую тайну. Тогда спрошу прямо — знаешь ли ты, что Фредерик Август и мой Карл…
— Гос-споди… так вы все знаете, — просипела я, — зачем тогда? Боже… да зачем же тогда?! — схватилась я за лоб. Не верилось в происходящее, вот ничуть! Все считают ее обманутой, жертвой долга… я же знала… и ее воспоминания!
— Вы же светились от счастья в церкви!
— Тише. Благодарю, что так переживаешь за меня. Присядем, Таис, — прошла она и присела на скамью.
Фрейлины и мужчины
— Все равно вы узнаете. И скоро, — решилась я, — может это даже лишит меня вашего уважения, но Фредерик прикрыл мой грех. Я жду ребенка, Ольга Николаевна.
— Он… ребенок Кости? — нервным шепотом спросила она.
— Не вы первая об этом спрашиваете, — так же нервно хихикнула я, — но нет, у Константина Николаевича ко мне иной интерес.
— И кто еще заметил настолько очевидное — что мой брат увлечен тобою?
— Не настолько, — успокоила ее я, — а в мою тайну посвящены Мария Дмитриевна и еще Петр Пантелеймонович. И Фредерик Август, само собой.
— И очевидно… вы с ним также заключили договор о том, чтобы уважать, чтить и беречь друг друга?
— Д-да… — все еще трудно воспринимала я, — больше того — мы согласны дружить. Но в этом хоть смысл какой-то есть, у меня есть причина… Чему вы тогда так радовались на свадьбе, Ольга Николаевна?
— В Вюртемберге я попрошу тебя быть моей фрейлиной, Таис. Ты и Анна Алексеевна составите мой малый двор, возможно только пока… но я буду благодарна за согласие. А моя радость… я осталась послушной дочерью и смогла сохранить верность своей любви. Будь на месте Карла иной человек и это стало бы невозможным. Так же радуются своему постригу истово верующие монахини — они всегда будут невестами одного единственного, единого… У нас с ними один повод для радости, Таис. Я так же, как и ты, сделала предложение мужчине. Он его принял.
— Почему же тогда… — начала я и не смогла продолжить.
А почему, собственно?.. Почему она не могла слегка пригладить свои воспоминания для потомков, может даже уже и сама в них поверив — за столько-то лет? Но чтобы вот так — личный монастырь?! В двадцать пять.
— Кто он, Ольга Николаевна?
— Кто он, Таис? — мягко переспросила она.
И… нет, я не готова была назвать Дубельта. Сама не понимая — почему. Ни ненависти к нему, ни даже обиды, ни желания отомстить… ничего этого не было. И я не защищала его — еще чего! Просто не смогла, не повернулся язык. Казалось — скажи я вслух… и тайный позор Таи стал бы явным, конкретным. И я промолчала. Только прокашлялась на манер Загорянского.
— Простите… похоже, я была неправа.
— И ты прости. Когда-нибудь я обязательно скажу тебе имя — если вдруг станет особенно тяжело на душе, когда держать в себе станет совсем нельзя… Такая минута обязательно наступит — я узнаю, что он создал семью, родились дети… или болеет… или я пережила его, что страшнее всего? Тогда я откроюсь тебе, как исповеднику — вся в слезах. Сейчас еще не готова. И у нас с тобой разный опыт… я завидую твоей смелости…
— Ох, не стоит! — замахала я руками, переводя тяжелый разговор в шутку: — На тот момент, приведи вы меня к Антиною, и я брякнулась бы в обморок или встала столбом, открыв рот. Вы правы — наивности было с избытком, но никого я не виню — только себя. Сейчас уже понимаю, что лучшее оружие, это самоконтроль, а для женщины оно иногда единственное. Благодарю вас за доверие, Ольга Николаевна, и принимаю ваше предложение с радостью.