Фрилансер. Абсолютный хищник
Шрифт:
…Та-дам!!!
Валет пик!!!
Я хотел орать. Вскочить и бегать по залу, обнимая всех и целуя. Ибо не верил, что такое в принципе бывает.
Восемь десятитысячных процента! Согласно ликбезу от сеньора учителя, вероятность выпадения этой волшебной руки именно такая. Люди десятилетиями играют, всю жизнь, ни разу такое не собрав. А тут — в первый же вечер. Даже валета получить на тёрне был шанс всего два из ста. На ривере — ещё два из ста. Не то, что я заучивал математику и таблицы вероятностей — нет, я собирался играть один на один,
Спасибо, Мироздание! Бог любит Хуана Шимановского! Теперь я точно знаю это.
Теперь мне как никогда надо было изображать кислую рожу, делающую вид, что у неё всё хорошо. Знаете, как это сложно, когда тебя распирает бегать и орать от радости? Нет, быть покеристом это искусство похлеще работы в королевском драмтеатре! Пожалуй, хватит с меня покера. В гольф наигрался, теперь и покером сыт.
— Сеньор Феррейра? — Голос крупье вывел из анабиоза размышлений, в который загнал себя, чтоб не спалиться.
Себастьян переводил глаза с карт на меня и обратно. Пытался понять, что у вашего покорного слуги на руках. Зал тоже был в прострации. Начались перешёптывания и обсуждения, что у меня может быть, и как лучше, по мнению каждого из обывателей, поступить. Такие ситуации, как сейчас на столе выпадают слишком редко, с колоссальными возможностями для обеих сторон. Надо пытаться вырвать из судьбы максимум, ибо…
Господи, да я даже не знаю, что «ибо»! Не будь валета на сукне, я бы скинул сорок лямов за здрасьте, так как был уверен, у Себастьяна каре. Но как дать ему понять, что я думаю, что у него нет каре, а я не добрал до стрит-флеша, и отчаянно блефую?
Ладно, первый ход — его. Ждём.
— Пятьдесят миллионов, — «родил» Феррейра.
Зал ахнул и зашумел. Теперь и все остальные уверились — четвёртая дама у него.
— Двести, — произнёс я. Подумал и добавил. — Двести миллионов. Ререйз.
Снова зал ахнул. Таких ставок ещё не было. Сто — было. Но двести — перебор для молодых безработных юнцов.
— Не боишься? — сощурился Феррейра.
— Боялся бы — пасанул, — фыркнул я.
— Думаешь, я на халяву скину тебе шестьдесят один лям? — ещё больше оскалился он.
— А что, шестьдесят один миллион уже не деньги? — парировал егоколкость своею, сбивая Феррейра с мысли.
— Да, шестьдесят миллионов — деньги. — Согласие. — Но триста миллионов — лучше, чем шестьдесят, согласись? — Он пронзительно уставился мне в глаза, будто проткнуть взглядом хочет. — Сеньор крупье, ререйз! Триста миллионов!
Дерек закашлялся. От неожиданности. Потом обратился ко мне:
— Сеньор Шимановский, я прошу прощения, но у нас в данный момент работает электронная система учёта. Информация поступает мне прямо в уши от помощников. И у вас на столе … До ставки сеньора Феррейра не хватает сорок четыре миллиона. Согласно правил…
— Сеньор крупье, сорок четыре миллиона для моего друга
— Сорок четыре миллиона от губернатора Санта-Катарины, — согласно кивнул Дерек, и помощник с подносом кинулся к Пабло.
Я молчал. Сделал глоток оставшегося на дне кофе. Ещё. И ещё. Больше! Я хотел ещё больше! Но просить…
Нельзя просить. «Не верь, не бойся, не проси» — закон человеческих каменных джунглей. Даже выиграв, потом не отмоюсь от навязчивых напоминаний, что «я тебе помогал, сучёныш, помоги и ты мне». Нет, конечно, все, кто дал сегодня хоть центаво — на них моя рука никогда не поднимится, но хотя бы у них не будет повода бросать мне претензии в лицо. Как же быть?
И тут судьба снова послала помощь. В виде человека, могущего читать как облупленного мои самые тёмные и потаённые мысли.
— Хуан, ты уверен? — Угадайте чей это прозвучал голос? — Потянешь?
Угадали. Катарины. Поверив в удачу, что это не сбой теории вероятности, а действительно рука судьбы, я замер на месте — она поймёт. Кивать нельзя.
— Хуан, у меня осталось только тридцать миллионов, больше просто нет. — А это Мигель Торнадо. С лёгким извинением в голосе. Классный мужик, надо будет поднять и изучить его досье. Возможно ради помощи мне все «запасы на старость» выгреб.
— Тридцать миллионов империалов от ассоциации гонщиков без правил, — устало произнёс мистер Хьюстон — кажется, после расклада на столе он дал себе установку ничему не удивляться. — Сеньоры, есть ещё желающие сделать ставку, помогая сеньору Шимановскому? Давайте не будем юлить и признаем, многие сюда сегодня пришли поддержать этого молодого человека.
Вот так, рубанул открытым текстом то, что, как бы «не принято говорить вслух». Дерек чувствует, что вечер подошёл к концу, и, возможно, это последний розыгрыш на сегодня. Сейчас это все чувствуют, оттого и подобрались.
Себастьяна при этих словах повело — ибо это он изменил правила. По своей инициативе. Хотел получить плюс себе, а сделал подарок мне. И никому не предъявишь.
— Сеньор крупье, могу я вначале задать сеньору Шимановскому личный вопрос? — прозвучал незнакомый голос… Пожилого человека. В возрасте, но уверенного в себе, сильного духом — знаю таких старикашек. Всем молодым фору дадут. Я повернулся к говорящему… И обомлел.
— Конечно, но только прошу представиться. Я вас… Не узнал. Сеньор… — Это Дерек.
— Хименес, — произнёс я вместо пожилого сеньора, уже раскрывшего рот, чтобы назвать себя. — Карлос Хименес Марсианский. Консул ЮАИ в Самаре. Сеньор, сожалею за инцидент в Натюрморте, — взял я на себя больше, чем положено, и заговорил о постороннем. — Я был слишком зол на её величество, вы не причастны к той акции протеста. Искренне жаль, что сорвал вам переговоры с культурной программой.
Дон Карлос, а это был он, седовласый хрупкий с виду старикашка, при описании которого напрашивалось слово «железный», лишь благосклонно кивнул.