Фронт до самого неба
Шрифт:
– Хватит, и в самом деле! Может, сегодня еще лететь. Измучаете, промажет...
Мои слова подействовали, Димыча опустили на землю. Под общий смех Варварычев пообещал:
– Если хорошо будешь бомбить, всякий раз так встречать будем!
– Лучше не надо, - ощупывая бока, отказался Димыч.
– Лишние поощрения портят человека.
Ночью эскадрилья нанесла удар по вражескому аэродрому в Армавире. Ни один самолет не успел взлетать, много машин было уничтожено. Загорелись склады боеприпасов и горючего.
Через несколько дней, когда образовалось небольшое "окно" в боевой
"Наша авиация, прямо скажу, работает отлично. Все мои задачи выполняет с большой эффективностью. По самому скромному подсчету, за последние дни уничтожено не менее тысячи немцев, несколько десятков автомашин с войсками, до десятка танков и самоходок, две батареи, сбито в воздухе не менее пятнадцати самолетов противника. Своих потерь почти нет".
Маршал приказал командующему авиацией Черноморского флота генерал-майору Ермаченкову вместе с благодарностью передать летчикам и содержание этого разговора. Высокая опенка прославленного военачальника вдохновила нас на новые боевые дела. Настроение в полку было праздничное. Мы ясно почувствовали, что Родина следит за нашей борьбой, надеется на нас, ждет еще более сокрушительных ударов по ненавистному врагу.
Памятный день
30 августа, проверив подготовку самолетов к вылету, мы собрались, как всегда, для ознакомления с разведсводкой. Майор Пересада информировал о событиях прошедших суток. Из лаконичного сообщения стало ясно, что гитлеровцы, отказавшись от лобового штурма Новороссийска, решили прорваться к нему с северо-запада, через Натухаевскую и Верхне-Баканскую.
– Значит, удар по скоплениям?
– Вероятно. Вот и сам майор, - кивнул Григорий Степанович на подъезжающую "эмку".
– Наверно, с заданием.
Ефремов поставил боевую задачу нашей эскадрилье:
– Нанести удар по танкам, артиллерии и пехоте противника на северной окраине станицы Самурской. Действовать совместно с эскадрильей сорокового авиаполка. Прикрытие - четыре "яка".
В 7 часов 40 минут группа во главе с Осиновым уже была в воздухе. Быстро построившись в боевой порядок, берем курс на цель. Летим над четырехбалльной облачностью. В просветах - то сверкающее море, то желто-зеленые берега. В любую минуту из облаков могут вывалиться "мессершмитты", они стали встречать нас не только над целью, но и на маршруте. Весь экипаж напряженно всматривается в облачные "окна".
Над Лазаревской к нам пристраиваются "яки", настроение поднимается. На подходе к цели облачность становится еще плотнее. С одной стороны, это нам на руку: маскировка от вражеских зенитчиков. С другой - помеха: невозможно прицельное бомбометание. Осипов решает начать бомбить вслепую, по времени. Расчет подтверждается, в редких просветах успеваем заметить мечущихся гитлеровцев, опрокинутые машины...
– Сюрпризик, - удовлетворенно замечает Димыч.
– Как кара божья с небес.
– Смотри,
Однако все обошлось. Расставшись с "яками", зашли на посадку. Но не успели остановиться винты, как нас начали торопить с подготовкой к новому вылету. За подвеску боезапаса взялись всем экипажем. Никитин с Варварычевым освобождали бомбы от тары, Никифоров выкручивал заглушки, мы с Лубинцом ввинчивали взрыватели. Затем все вместе укладывали сотни мелких бомб в кассеты. Попотели изрядно.
– Эх, искупаться бы!
– размечтался вдруг Лубинец.
– А потом часок-другой поваляться на пляже... Море под боком, а мы и не окунулись ни разу. Может, потом за всю жизнь его увидеть не доведется...
– Обойдешься, - утешил Никифоров.
– Покупаешься и на речке. Лишь бы осталась она, вся-то жизнь.
– Оно понятно, что только при этом условии. А все ж таки, понимаешь, досадно...
– А я и купаться бы не пошел, - вмешался Варварычев.
– Дали бы отпуск, хоть на полгода, все бы полгода подряд проспал!
– Умер бы, не проснулся.
– От сна еще никто не умирал!
– Вот ты и будешь первым, коли такой аппетит.
Подошел комэск.
– Балагурите? А самолет когда будет готов?
– Через тридцать минут, товарищ капитан!
– Смотрите! Минаков, сейчас подойдут члены бюро, будем принимать тебя в партию.
Настроение мигом переменилось. Хоть я и ждал этого дня, но получилось как-то внезапно. Что же говорить на партбюро? В одно мгновение перед глазами промелькнула вся жизнь - множество разных картинок и ни одного выдающегося события...
Собрались прямо под крылом моей "семерки". Парторг полка, воентехник 2 ранга Семячкин, зачитал заявление: "...В боях с фашистскими захватчиками не пожалею сил и самой жизни. Доверие Родины и партии оправдаю".
Попросили рассказать биографию. За минуту выложил всю. Наступило молчание.
– Расскажи, как воюешь, - нашелся кто-то.
– Обыкновенно... как все.
Выручил Осипов. Рассказал о последних бомбежках с осколочными, о том эпизоде, когда мы чуть не спикировали до земли.
– Минаков на боевом курсе стоит железно. А это самое главное для коммуниста нашей профессии. Мое мнение - принять его в ВКП(б).
Проголосовали единогласно.
– Ну, Василий Иванович, - сказал, пожимая мне руку, парторг, - лети на очередное задание коммунистом!
Через час вылетели на бомбежку скоплений противника в районе Самурской. Вел группу Осипов. От Лазаревской до цели и обратно до Адлера нас сопровождала пятерка ЛаГГ-3. При подходе к цели погода испортилась, землю скрыла низкая облачность. Ориентировались по вершинам гор Фишт, Оштен и другим. Бомбометание произвели снова по расчету времени. На обратном пути попали под проливной грозовой дождь. Горючего оставалось в обрез, на аэродром садились с ходу. Стекла кабины заливало сплошными потоками, невозможно было рассмотреть наш пятачок, окруженный гигантскими эвкалиптами. Никитин, лежа на дне штурманской кабины, через нижнее стекло, которое заливало меньше, корректировал посадку. Все обошлось благополучно, хоть поволновались порядочно.