Фрунзе
Шрифт:
По дороге в Апостолово, куда главком Каменев прибыл 25 октября на совещание командармов и членов РВС трех армий — 1-й, 2-й и 6-й, — Михаил Васильевич известил войска фронта, что он подписал приказ о переходе в общее наступление против Врангеля. Барон надломлен, от надвигающейся гибели он будет искать укрытия в Крыму. «Надо разгромить его живые силы и на плечах бегущих белогвардейцев ворваться в Крым».
На совещании мнение было единодушное: разгром в Северной Таврии завершить в четыре дня, крымскими перешейками овладеть 29 октября. Командармы согласовали действия и разъехались в наилучшем настроении.
Но
Ведь прошел один месяц с его приезда в Харьков, все переломилось в частях, в каждом сердце бойца появилась вера в желанную, близкую победу.
Но чем больше думал Фрунзе о рядовых тружениках войны, о товарищах — живой, главной силе предстоящей победы, — тем суровее спрашивал он себя: «А все ли сделано для нее? Самое страшное — напрасная гибель людей. На руку врагу — бездорожье, холод и голод. Да и надо подпереть порыв в степи и прорыв на перешейках тяжелой артиллерией, а она безнадежно застряла в пути: мосты взорваны, и ей не подойти к сроку. Но и ждать нельзя: всякая отсрочка на пользу барону! И у красноармейцев не безграничен предел терпению. Бить Врангеля, бить! Очистить от него Северную Таврию — эта задача будет выполнена блестяще. Но как с перешейками? Идеальное решение — проскочить их на плечах белых. Но нужна невероятная мобильность фронта, безукоризненная согласованность частей, как в часовом механизме. А ее не добиться: взорваны все переправы, пехота вязнет в липкой грязи, передовые отряды конницы отрываются так далеко, что в безлюдной степи теряется связь с ней».
— Поглядим в деле! Доброе дело лучше любых раздумий! — сказал он себе, направляясь в салон к главкому.
Сергей Сергеевич тоже не спал. В благодушном настроении сидел он за огромным столом, накинув шинель на плечи, отхлебывая горячий чай из стакана, и просматривал сводки: 6-я и 13-я армии уже завязали ночной бой с арьергардами барона.
— Дисциплина отменная, Михаил Васильевич! Я полагал, что наступление начнется на рассвете, а они уже бьют Врангеля с трех сторон. Молодцы! А чем вы удручены? Все идет по плану. Да и справку подготовили мне в вашем штабе, которая внушает надежду.
Михаил Васильевич знал о ней. В двух столбиках на листе бумаги аккуратно были выписаны данные о противоборствующих силах в Северной Таврии:
— Ну, батенька, у вас такой перевес, что сомнений в победе нет! — Сергей Сергеевич допил чай и расправил усы.
— А я и не сомневаюсь: в поле мы разобьем Врангеля за четыре дня! Памятую даже о стихах Льва Толстого времен Севастопольской кампании.
— Гладко вписано в бумаге, да забыли про овраги, а по ним ходить, — подхватил Каменев.
— Да. Но с Таврией вопрос решен. Меня беспокоит судьба
Каменеву не нужно было доказывать — он понял с полуслова.
— Следовательно, вам рисуются две операции главного удара: Таврическая и Перекопская? Так они могут растянуться до нового года. Это исключено категорически!
— Кончим к декабрю, как я обещал Владимиру Ильичу. Но ценой больших жертв. Вам говорю об этом и ему сейчас же пошлю телеграмму.
— Стоит ли, Михаил Васильевич? Надо испробовать в бою и доложить после первого удара.
— Не могу, Сергей Сергеевич! Перед Лениным я ничего не утаиваю…
На рассвете 26 октября Владимир Ильич получил телеграмму. Он был обрадован началом решающего наступления и сообщением, что не позднее 1 ноября будут разгромлены главные силы противника перед перешейками. Но его весьма неприятно задела фраза Фрунзе: «На немедленный захват перешейков считаю не более 1 шанса из 100».
Ленин ответил в раздражении: «Возмущаюсь Вашим оптимистическим тоном, когда Вы же сообщаете, что только один шанс из ста за успех в главной, давно поставленной задаче. Если дела так безобразно плохи, прошу обсудить архиспешные меры подвоза тяжелой артиллерии, постройки линий ее подвоза, саперов и прочее».
Решительное сражение началось 28 октября. В тот день 1-я Конная армия на рысях проскочила Берислав, на рассвете переправилась через Днепр на Каховку, вынеслась в степь, стремясь перерезать Врангелю пути отхода в Крым. Следом за нею пошел в наступление Блюхер.
Через сутки Михаил Васильевич телеграфировал Ленину: к полудню 29 октября атакованы и разбиты все номерные пехотные дивизии Врангеля, кроме Дроздовской. Уцелела пока основная масса его конницы, но и ее не будет через день-другой, если теперь же она не бросится в стремительное бегство к Геническу, на Сальково, так как пути на Перекоп отрезаны. Судьбу битвы к северу от перешейков можно считать уже решенной в нашу пользу. «Мною отданы распоряжения по выполнению второй и последней задачи фронта — овладению Крымским полуостровом».
Фрунзе еще не знал, что Блюхер в этот час достиг Перекопского перешейка, но не смог с налета взять его укрепления. 51-я дивизия заняла город Перекоп, до основания разрушенный артиллерией, но перед окопами третьей линии и перед огнедышащей крепостью Турецкого вала залегла.
Но командующий предвидел это и закончил телеграмму словами: «Если не так много шансов овладеть Перекопом с налета, что, несмотря на это, будем делать обязательно, то таковых довольно много на возможность переправ бродом или на плотах через Сиваш, пользуясь паническим настроением, которое будет создано фактом разгрома главных сил врага. Во всяком случае, будет сделано все для разрешения задачи в кратчайший срок».
Паника началась в ставке у Врангеля на исходе 29 октября, когда части 1-й Конной вышли к Салькову и вся группировка белых в Северной Таврии попала в мешок.
Армии генерала Драценко была разбита. Радиограмму барона получил генерал Кутепов: объединить все силы в ударный клин и любой ценой пробиваться в Крым.
Кутепов нащупал слабое место в 1-й Конной. В ходе броска по Северной Таврии она вихрем прошла от Каховки до Салькова. Но разделилась на две части и еще не успела сомкнуться. И буденновцы, готовясь к штурму Крыма, не рискнули взорвать мост через Генический пролив.