Фургончик с мороженым доставляет мечту
Шрифт:
Отдавшись во власть веселья, они не заметили, как набежали тучи. Первая капля дождя разбилась о плечо Сольвейг. Вздрогнув, она задрала голову к небу. Сквозь листья и переплетенные ветви оно казалось таким далеким и в то же время близким. Свинцовые тучи с упреком взирали на две маленькие фигурки, заплутавшие меж вековых дубов. Сольвейг вдруг ощутила невероятную, пьянящую свободу быть тем, кем захочется, с тем, с кем захочется, и там, где захочется. В глазах Даниэля искрились смешинки.
– Значит, Париж? – спросил он под аккомпанемент дождя и бархатный шум прибоя.
– Париж, – ответила Сольвейг, вдохнув полной грудью.
Дорожная
Проснувшись утром, Сольвейг не ощутила ничего: ни трепета, ни радостного волнения, ни страха перед неизвестностью. Она называла это «дорожной хандрой». Все мысли крутились вокруг розового монстра, мирно дремлющего на заднем дворе. Прошлым вечером Даниэль показал, как управляться с механической машиной для приготовления мягкого мороженого, – монстр был оснащен по последнему слову техники. Кроме фризера [10] внутри нашелся небольшой холодильный ларь для хранения продуктов. Он был заправлен солью и льдом, как в прежние времена, когда электричество еще не проникло в дома и на кухни ресторанов. Даниэль горел энтузиазмом, Сольвейг же опасалась, что все может пойти не так.
10
Машинка для приготовления мягкого мороженого.
Они выехали на рассвете: ключ в цветочном горшке, чемодан Сольвейг по соседству с рюкзаком Даниэля. Она наблюдала в окно, как колеса монстра поднимают пыль, а «Фургончик» становится точкой на горизонте. Еще не поздно было повернуть назад, к прежней жизни, но дорога стелилась впереди пестрой змейкой, и Сольвейг слышала ее зов. Рокот мотора, свист ветра. Она порадовалась, что за рулем Даниэль, – даже умей она управляться с автомобилем, едва ли решилась бы надавить на педаль. Отправиться в путешествие – совсем не то, что спасаться бегством. Приключения порой требуют большей отваги, чем вынужденный побег.
За окном мелькали улицы сонной Варны.
«Прощай, – шептала Сольвейг. – Прощай».
Даниэль молчал, сосредоточенный и немного грустный. Сольвейг задремала, когда городской пейзаж сменили поля и леса. Ее разбудил гром. Еще не открыв глаза, она поняла – грядет настоящая гроза. По коже побежали мурашки, память подкинула образ из прошлого: ливень, барабанящий по крыше, ветер, терзающий лачугу. «Он обязательно вернется», – голос, звучащий как наяву.
Поле, мимо которого ехал монстр, пылало огнем. Это был цвет угрозы – таким становится все вокруг в ожидании бури. Колосья ржи, дома вдалеке – темно-оранжевые, будто сплошная кирпичная стена, и только небо наливается синевой, готовое извергнуть на землю всю мощь стихии.
– Где мы? – спросила Сольвейг.
– Думаю, недалеко от Русе, – Даниэль качнул головой, указывая на карту, кое-как прилаженную к стене. Сольвейг скользнула по ней взглядом.
С каждым раскатом грома она ощущала, как тело пронзают волны первобытного страха – даже за четыреста лет Сольвейг не сумела избавиться от него. Она дернула плечами. Даниэль заметил это, на миг оторвавшись от дороги.
– Вы в порядке?
– Я… – ей не хватало духу признаться. – Я… мы можем остановиться? Переждать непогоду здесь?
– Конечно, фру, – Даниэль надавил на педаль, и монстр с недовольным ворчанием затормозил у обочины.
– Спасибо, – Сольвейг тщетно пыталась перевести
– Неужели вы боитесь грозы? – Даниэль усмехнулся было, но, взглянув на нее, сделался серьезным. Его и без того большие глаза округлились, в них читалось искреннее беспокойство.
– Это что-то, о чем я не могу вспомнить. Оно всегда ускользает от меня.
Небо разрезала вспышка молнии. Она сверкнула в считаных метрах от носа монстра, и Сольвейг в ужасе вжалась в кожаное сиденье. Раскат грома прозвучал совсем близко. Дома, в своем уютном «Фургончике», под защитой каменных стен и черепичной крыши, она была бы в большей безопасности, чем здесь, посреди поля, в жестяной коробке на колесах. Сольвейг захотелось самой вскочить за руль, надавить на все педали, потянуть за все рычаги, развернуть монстра и гнать до самой Варны, подальше от грозы, страх перед которой затмил все прочие.
Дождь обрушился на землю разом. Тяжелые капли застучали по крыше. Это был по-настоящему зловещий звук – Сольвейг показалось, что она в самом эпицентре битвы, и повсюду звенит несущий смерть металл. За стеной воды тут же скрылись из виду домики, дорога и поля. Чтобы унять зверя в груди, Сольвейг потянулась к картам. На время путешествия они заняли место в небольшой нише, рядом с рычагами и кнопками.
– Погадайте мне, – предложил Даниэль.
– Вы верите в это? – удивилась Сольвейг.
– Сейчас узнаем.
Она разложила карты на коленях, наугад вытянув из колоды пять штук.
– Бубновый туз, валет, дама пик, червонная девятка и двойка треф.
– Что это значит?
Раскат грома заставил Сольвейг вздрогнуть.
– Значит, вас ждет успех, – она задумалась. – Или же полный провал. А может быть, вы встретите… бобра.
Даниэль рассмеялся.
– Скажите мне, фру, каков шанс, что вы совершенно не умеете толковать карты?
– Вы правы. Я понятия не имею, как их толковать, – страх, липкой рукой сжимавший горло, ослабил хватку. – Я бралась за них, чтобы занять руки, но однажды кто-то попросил меня погадать, и я не смогла отказать. Я толкую так, как мне вздумается. Порой достаточно знать, что у человека на душе, а ответ найдется сам. К тому же мне нужно поддерживать образ ведьмы.
– Позвольте заметить, что вы самая очаровательная ведьма из всех, что я знаю.
– Вы знаете много ведьм?
– Увы, только вас, – Даниэль вздохнул. – Но если все они такие же, как вы, я хотел бы с ними познакомиться.
– Вам недостаточно меня одной?! – Сольвейг театрально возмутилась.
– Ну что вы, что вы! – Даниэль замахал руками. – Я просто хотел сделать вам комплимент.
– Вам это удалось.
Дождь продолжал свою канонаду.
– Слышите? – Даниэль поднял указательный палец.
– Слышу, как сотни стальных пчел бьются о стекла.
– Прислушайтесь. Это же музыка.
И правда, когда Даниэль произнес это, Сольвейг уловила едва заметный ритм: пампам-пам, та-дам! – гром «ударил в литавры».
– Пампам-пам, – подхватил Даниэль.
Сольвейг рассмеялась:
– Вы ужасно поете!
– На ваше счастье, меня это никогда не останавливало, – он посмотрел ей в глаза, и, улыбнувшись, продолжил: – Пампам, та-дам!
Страх действительно растворился. Сдался под напором фальшивого пения Даниэля. Сольвейг сама не заметила, как присоединилась к нему, напевая вместе с дождем. В груди разлилось тепло, точно от чашки горячего чая с малиной. Ей больше не хотелось повернуть назад.