Фургончик с мороженым доставляет мечту
Шрифт:
Сольвейг осторожно переступила порог вслед за Даниэлем и застыла с разинутым ртом. Внутри розовый домик был столь же странным, сколь и снаружи. Единственный свет исходил от старой масляной лампы, подвешенной под потолком. Свет мерцал и подрагивал – вокруг крутились мотыльки. «Шурх-шурх-шурх» – бились они о стеклянный конус. Где-то тикали часы и плевался помехами радиоприемник.
Посреди комнаты, точно генерал, стоял крепкий дубовый стол, а вокруг, там, где свет истончался, выступали из темноты горы хлама. Чемоданы, сложенные стопкой
Внезапно из-за книжной горки показался силуэт. Это был приземистый человек, чей возраст определить наверняка не представлялось возможным. Его виски уже тронула седина, но глаза смотрели живо и с вызовом. Человек принялся хлопотать.
– Ох, что же я, что же я, нужно скорее впустить солнце! – он выскочил за дверь и распахнул ставни.
Солнечные лучи распугали мотыльков. Залитая светом комната разом преобразилась. Груды хлама уже не казались такими неаккуратными – во всем обнаружился удивительный порядок. Бока скрипки блестели от полироли, мяч был тщательно очищен от грязи, чемоданы щеголяли новенькими кожаными заплатками, а книги – переплетами.
Человек вернулся и раскинул руки, заключив розовый домик в объятия:
– Добро пожаловать в мою обитель, славные-славные путники! – он подмигнул Даниэлю и сделал забавный реверанс в сторону Сольвейг. – Я слышал, вы отправляетесь в путешествие, фру?
– Как вы узнали?
– О, очень просто, – человек подскочил к ней и втянул носом воздух. – Все норвежцы пахнут льдом и клюквой. Льдом и клюквой, да.
– Нет же, – опешила Сольвейг. – О путешествии.
– А об этом мне нашептали мои пташки, – он кивком указал на лампу, видимо имея в виду мотыльков, и, не обнаружив их там, добавил: – Вот незадача. Разлетелись.
Даниэль обошел Сольвейг со спины и попытался незаметно понюхать ее волосы, но когда она обернулась, сделал вид, что разглядывает кружевные занавески на окнах. Сольвейг едва сдержала смех.
– Люди приходят ко мне, чтобы отдать ненужное, – тем временем продолжил человек, – а значит, где-то их ждет новая жизнь. Это, знаете ли, всегда путешествие, даже если дорога пролегает в застенках разума.
Все это – розовый домик, его чудной хозяин, мотыльки – казалось забавной игрой, правил которой Сольвейг никак не могла понять.
– И вы заботитесь об этом… ненужном?
– Все ненужное кому-нибудь да нужно, – он улыбнулся. – Меня зовут Жан-Поль-Жак, и я пахну жареными каштанами, как и все французы.
Еще один осколок Парижа.
Сольвейг вдруг поняла, что не слышит сопения Даниэля. В маленькой комнатке, где из-за ненужных-нужных вещей едва хватало места троим, он будто испарился. Дверь по-прежнему оставалась заперта. «Уж не выбрался ли в окно?» – подумала Сольвейг, озираясь.
– Ищете вашего спутника? – осведомился Жан-Поль-Жак.
– Вероятно, он вышел…
– Или заблудился. Да, заблудился.
–
Жан-Поль-Жак усмехнулся – точь-в-точь ухнул филин в ночи:
– Мир полон чудес.
– Так вы… колдун?
– Нет-нет, что вы. Я просто лавочник, у которого есть то, что вам нужно.
Сольвейг сложила руки на груди и прищурилась:
– И что же мне нужно?
– Для начала скажите, что вам не нужно.
В окно скользнул порыв заблудшего ветра. Он растрепал волосы Сольвейг, и розовый домик действительно наполнился запахом подмерзшей клюквы.
– Видите ли, я торгую мороженым…
– Каким? – Жан-Поль-Жак приосанился, его глаза заблестели ярче.
– А какое вам нравится?
– То, что холодное. Холодное, да.
– Пожалуй, такое найдется.
– А сладкое?
– И сладкое тоже.
Он уселся на край стола и принялся барабанить пальцами по подбородку, раздумывая. Каждое движение Жан-Поль-Жака походило на часть хорошо отрепетированного спектакля, а розовый домик был подмостками, сценой в окружении странных декораций.
– Что ж, это мне подходит, – наконец заключил он. – Я позабочусь о «Фургончике», пока вас не будет. А если вы не захотите вернуться, может, он понадобится кому-то еще.
– Я не говорила, как называется мой магазин.
Жан-Поль-Жак подскочил словно ужаленный и махнул рукой в сторону книжных завалов:
– Ваш спутник упоминал это.
Даниэль появился так же внезапно, как исчез: его взъерошенная голова торчала над стопкой книг. Он с интересом изучал обложки и, потянувшись за очередным томиком, задел шаткую башенку. Книги с грохотом попадали на пол. Даниэль принялся подбирать их, приговаривая: «Простите, извините, я все исправлю». Жан-Поль-Жак вовсе не обратил внимания на погром.
– Заблудшие всегда возвращаются. Всегда, – сказал он. – Лишь те, кто нашел свой путь, не сворачивают с него.
– Хорошо. А что вы дадите мне взамен?
Он вновь расплылся в улыбке:
– То, что вам необходимо, да.
Даниэль кое-как сложил книги и, выбравшись из развалин, встал рядом с Сольвейг. От него повеяло терпкой зеленью и соком лесных ягод. Свет вдруг начал тускнеть, уступая место таинственному полумраку, хоть за окном в самом разгаре был знойный день. Розовый домик прощался с гостями.
– И как я узнаю, что это? – спросила Сольвейг.
– О, вы узнаете. Узнаете.
Мотыльки покинули свои укрытия и вновь устремились к масляной лампе. Крохотные крылья отбрасывали тени, создавая иллюзию: по комнате действительно летала стая птиц. Жан-Поль-Жак протянул руку. Раз уж Сольвейг решилась на путешествие, отчего не довериться чудаковатому господину? В конце концов, это отличное место для начала волшебной истории.
Солнце в зените нещадно палило. Сольвейг обернулась на розовый домик – окна были запечатаны ставнями, словно и не открывались. Внутри радостно заливалась скрипка.