G.O.G.R.
Шрифт:
С этими невесёлыми для Недобежкина словами Ежонков протиснулся мимо самого Недобежкина и заклинившегося посреди коридора Смирнянского, покинул изолятор и потопал к чёрному ходу.
– Пока, Васёк, – сказал Смирнянский и испарился вслед за Ежонковым.
– Предатели! – фыркнул Недобежкин, уперев «руки в боки». – Ладно, Серёгин, придётся нам самим работать…
====== Глава 48. Следы распутываются. ======
Людмила Синицына долго и внимательно изучала глуповатое, потерянное лицо «секретного узника» Гохи, стараясь разглядеть в нём какие-либо черты Григория Григорьевича. Пётр Иванович по её реакции не мог понять, узнала ли она в Гохе майора Синицына, или нет – очень уж спокойно она его разглядывала. Серёгин знал, что это лишь внешнее спокойствие, которое бывает, когда человек, как говорится, «выплакал все слёзы», перенервничал
– Проснись и пой, проснись и пой!..
Пётр Иванович невольно вспомнил, что настоящий Синицын пел эту песню ещё в институте, когда участвовал в конкурсе КВН. Гоха тоже любил её напевать, особенно, когда «камлал»: сквозь плотную завесу «Гогра» прорывалось у него слово «Шотландия» и эта вот песня…
Людмила Синицына странно молчала – то ли не знала, что сказать, то ли просто не находила в Гохе никакого сходства с собственным мужем. Пётр Иванович – тоже не находил никакого сходства Гохи с Синицыным и думал, что зря они с Сидоровым побеспокоили его жену, и Гоха – это просто Гоха… Хотя и Грибка – Кораблинского жизнь в качестве бомжа изменила до неузнаваемости. Его даже Сидоров не узнал, даже родная жена узнала с трудом… Кстати, с Кораблинским у врача Ивана Давыдовича до сих пор беда: Грибок то «камлает», то воет, то монотонным гласом робота цитирует УК…
– Гриша пел эту песенку, – выдавила, наконец, жена Синицына. – «Проснись и пой»… Под гитару…
Пётр Иванович замер на месте: она сказала: «Под гитару»! Да, настоящий Синицын неплохо играл на гитаре! Но и этот Гоха в своём переходе опять же пел под гитару! И эта его «Шотландия»… Если «в переводе» на Синицына – то Пётр Иванович мог бы подумать, что Гоха имеет в виду не страну, а ту самую скамейку в парке, на которой студенты юридического факультета «толкали» пары! Да, хотелось бы Серёгину думать «в переводе» на Синицына. Хорошо бы было, если бы пропавший Григорий Григорьевич вдруг отыскался.
– Я не знаю, – всхлипнула Людмила Синицына, и Сидоров, что ёрзал на стуле за её спиной, уткнулся в монитор компьютера, делая вид, что он что-то напряжённо выискивает в базе данных. – Он так похудел, – продолжала она, едва сдерживая слёзы. – И вообще, мне позвонил кто-то и сказал, что Гришенька умер…
– Кто это вам звонил?? – изумился Серёгин, невольно выкруглив глазки: он, по крайне мере, узнал эту новость впервые.
– Какой-то Владимир Эдуардович… – всхлипнула Людмила Синицына.
Пётр Иванович изумился ещё больше: Владимир Эдуардович Чернявский – это начальник Калининской прокуратуры.
– А… а где его похоронили? – выдавил Пётр Иванович, прекрасно зная, что никаких похорон Синицына не было.
– Н-нигде, – пробормотала Людмила Синицына. – Этот Владимир Эдуардович сказал, что Гриша ловил кого-то в штольне и провалился в забой… А тело поднять так и не смогли. Это было где-то на закрытой шахте… Кона, или Коха… Я не помню…
«Интересное кино, – подумал Серёгин, разглядывая этого Гоху, как тот пялится на большой столетник в углу кабинета, в колючих листьях которого запутались остатки новогодней мишуры. – Тело не нашли, провалился в забой. Всё сходится, всё ясно… для женщины, которая не знакома с работой милиции. Значит, эти «черти» не собираются выпускать Синицына, раз пустили слух о его смерти. Но Гоха вырвался от них и попал к нам, в отделение… Тогда почему же этот «чёртик», или «немчик» – как Ежонков выразился – унёс одного только Объегоркина, а Гоху оставил? То ли испугался нас с Недобежкиным? Или Ежонкова? Смешно! С его этим бесконтактным боем». Да, даже «всемирный скептик» Пётр Иванович поверил теперь в бесконтактный бой после того, как этот Ярослав Семенов (или его какой-то клон? – уже неизвестно, как теперь это всё понимать) набил ему шишку с помощью одного только воздуха.
– Гогр! – проронил Гоха, прервав песню. – Гогр, Гогр…
– Пётр Иванович, – пошептала вдруг Людмила Синицына, быстро переведя взгляд с Серёгина на Гоху и назад. – Я убирала в квартире и нашла в Гришином ящике бумагу. Она так свёрнута была раз в шесть, или в семь. И приткнута там, за папками, будто бы Гриша прятал её. Там всё на иностранном языке, по-английски, наверное. Но мне бросилась в глаза одна вещь: прямо над заголовком большими буквами было написано это слово «GOGR».
– Где сейчас этот документ? – встрепенулся Пётр Иванович, словно бы пробужденный
– Дома, – чуть удивлённо пролепетала Синицына, похлопав своими покрасневшими не накрашенными глазами. – Если он вам нужен, я могу привезти…
– Пожалуйста, – попросил Серёгин, узрев в этом документе Синицына спасительную соломинку. – Или нет, давайте, поедем вместе: я на машине, быстрее будет!
Отдав распоряжение Сидорову – водворить, пока что, Гоху обратно в камеру, Пётр Иванович оставил сержанта за старшего, а сам поехал добывать «ужасную тайну ГОГРа».
Сидоров постоянно оставался за старшего. Он уже привык, что в это время, пока он вот так дежурит, обычно ничего особенного не случается. Только один раз – «призрачный» хулиган сбежал. Но Сидоров старался о нём не вспоминать… Забросив «закамлавшего» по новой Гоху в камеру, Сидоров поудобнее устроился за столом и выпростал свой любимый журнал, что носил название «Футбольное обозрение». Развернув его, Сидоров забыл обо всём и превратился в футболиста на ближайшие два часа.
Пётр Иванович выдвинул показанный Людмилой Синицыной ящик и обнаружил там стопку журналов «Охота и рыболовство».
– Я ничего отсюда не выбрасывала, – сказала за спиной Серёгина Людмила Синицына. – Я только пыль вытерла, а эту бумажечку туда, назад, приткнула, чтобы не потерялась.
– Хорошо, – сказал Серёгин, отодвинувшись от комода Синицыной.
А Людмила Синицына вытащила из ящика все журналы, и после этого Пётр Иванович увидел некую бумагу, заткнутую в щель между стенкой и донышком ящика.
– Вот она, – сказала она и вытащила эту бумагу. – Возьмите, посмотрите.
Пётр Иванович ухватился за эту небольшую бумагу, словно за спасательный круг, который, возможно, спасёт всех, кто завяз вот тут, в этом непроходимом болоте «Тридцать седьмого дела». Развернув свёрнутый вчетверо лист, Пётр Иванович вперил взгляд в чёрные латинские буквы. Да, действительно, тут написано «Гогр». Нет, даже не «Гогр», а «Джи Оу Джи АР», американский «Гогр», GOGR. За «Гогром» следовала такая строчка: жирным шрифтом кто-то когда-то напечатал: « The Conclusion about results of the experiment # 29A in the context of the project “Heavy Clouds”». Пётр Иванович не считал себя языковедом, однако для того, чтобы понять смысл этой фразы совсем не обязательно заканчивать филологический факультет. «Заключение о результатах эксперимента номер 29А в рамках проекта «Густые облака»». Вот оно что – следователь прокуратуры, майор Григорий Синицын тоже был завязан с «Густыми облаками»! Вот это новость… Пётр Иванович с самого института знал Григория Григорьевича, с первого курса они были друзьями. Серёгин даже на конкурсе КВН пел вместе с Синицыным песенку «Проснись и пой»…
– Вы больше ничего подобного не находили? – Пётр Иванович выдавил из себя этот вопрос, а сам подумал о том, что нужно будет «показать» сию бумагу всезнающему электронному переводчику, потому что в его собственной голове не находились русские слова, которые могли бы заменить предложенные «Гогром» английские.
– Нет, только это, – ответила Людмила Синицына. – Но я вообще-то не лазила так особо… Я не знаю, что там могло что-то лежать…
… Сидорову так наскучил журнал «Футбольное обозрение», что он отложил его подальше и занялся подсчётом количества мух, что крутились вокруг белого абажура лампы. Сержант достаточно быстро сбился, потому что мухи летали по всему кабинету, не дожидаясь, пока он присвоит им номера. Казаченко с Усачевым при помощи Белкина возились в изоляторе: разыскивали среди хаоса битого стекла и кусков штукатурки вразумительные следы «пришельца из космоса», что «абдуцировал» Объегоркина. Сидоров бы тоже к ним пошёл – интересно, всё-таки, но Пётр Иванович велел торчать у телефона: авось кто соизволит набрать их номер? Новый телефон блестящего красного цвета молчал, как красный морской окунь. Даже по ориентировке по Интермеццо никто не позвонил – неужели, никто ни разу нигде его не заметил?? Сидоров бы заметил сразу… Вспомнив об этом юрком воришке, сержант попытался заняться работой: напряг мозги и принялся размышлять, где и каким образом мог бы скрываться его давний противник Николай Светленко? Обычно Интермеццо либо маскируется под добропорядочного старичка, либо живёт в гараже и вылезает из него только по ночам. Последний способ «король воров» использует в крайнем случае – когда над его головой уже «клацают клешни милиции». Это выражение про клешни придумал не Сидоров – так говорил сам Интермеццо…